Это было недавно, это было давно...

Через неделю Виталий Петрович выходил из табачного магазина и нос к носу столкнулся с Сережей — писателем-малоформистом, с которым пару раз обедал в восточном буфете и встречался раза три на улицах. К смерти которого уже привык.

Сережа что-то болтал про Горлит и охрану авторских прав. И хоть Виталий Петрович и понял, что все эти дни ошибался, думая, что погиб именно этот Сережа, радости он никакой не испытал, чего-то испугался и разговаривал с Сережей не так, как всегда, а тревожно и скованно. Все ждал, что произойдет какое-нибудь чудо...

Он и по сей день встречает Сережу именно в управлении по охране авторских прав. Сережа сильно постарел и слинял. Пьет много. Виталия Петровича считает своим старым приятелем и рассказывает всем окружающим, что познакомился с Виталием Петровичем в низочке интуристовской гостиницы еще тогда, когда там был восточный буфет.

А Виталий Петрович... Вот ведь дурацкое состояние! Виталий Петрович до сих пор сторонится его, будто Сережа и впрямь вернулся из небытия, с того света, да еще и сумел сделать так, что об этом все забыли. Кроме Виталия Петровича. Вроде бы Виталий Петрович знает эту его тайну и боится, что Сережа об этом проведает... Прямо мистика какая-то!..

* * *

После долгого перерыва Виталий Петрович выступал по телевидению.

За столом в студии сидели его давний приятель, поэт — руководитель всех узаконенных писателей города и старый литератор, о котором поэт сказал, что старик сочетает в себе достоинства писателя с талантом педагога. Виталий Петрович подумал и решил про себя, что такое сочетание по меньшей мере жутковато. Но не в этом суть...

Когда ему позвонили и сказали, что он приглашен в литературную передачу, он ужасно возгордился. И обрадовался.

«А вдруг это тот самый поворотный момент, после которого жизнь пойдет совсем-совсем иначе?! — думал Виталий Петрович. — Вдруг это растормошит меня... Ведь нужен же я кому-то, черт подери! Не нужен был бы — не приглашали бы...»

Его будто подменили. Он то и дело небрежно ронял:

— Только не одиннадцатого. Одиннадцатого у меня передача...

Или:

— К сожалению, я занят десятого и одиннадцатого. Десятого у меня тракт — это значит репетиция, а одиннадцатого — передача...

Было у Виталия Петровича еще несколько вариантов, которыми он широко пользовался. Они были добродушно-ироничны к себе и звучали с легким издевательством к студии телевидения. Короче говоря, его хвастовство было чрезвычайно симпатично и почти не походило на хвастовство. Он ни разу не переиграл и, как выяснилось впоследствии, все, кому он тем или иным способом сообщил о передаче, смотрели ее и слушали.

Но это было уже потом. При подготовке же к передаче Виталия Петровича совершенно измучил добрый и милый паренек — редактор студии телевидения. Он перечитал все, что Виталий Петрович сумел написать, и так и не смог выбрать ни одной строчки, которую можно было бы представить на суд товарищей телезрителей.

Он-то вкручивал Виталию Петровичу, что готов дать в эфир буквально все, но... Шесть минут, шесть минут, и ни секунды больше! А у Виталия Петровича на шесть минут ничего не было. И вообще ему показалось, что юному редактору ужасно не понравились его рассказы и повести. И Виталий Петрович сильно огорчился...

В их третью встречу он даже несколько раз поймал на себе взгляд паренька-редактора — внимательный, исполненный презрительного и гадливого любопытства. При этом молоденький редактор умудрялся сохранять суетливо-вежливый вид и с легкостью кошки предавал свое телевизионное начальство, стараясь показать, что уж кто-кто, а он с Виталием Петровичем — по одну сторону баррикады.

На четвертую встречу он прибыл с явным желанием отомстить Виталию Петровичу за все!

За то, что он моложе Виталия Петровича в два раза; за то, что пишет он лучше, чем Виталий Петрович, а его не печатают; за то, что первые две встречи с ним проходили на киностудии, где снималась коротенькая одночастевка по сценарию Виталия Петровича, а не по его сценарию; а уже третья встреча — в буфете местного отделения Союза писателей, куда юному редактору телевидения смерть как хотелось бы ходить запросто и по-свойски...

За свои промокшие ботинки, за очки, которыми его еще совсем недавно дразнили в школе, а Виталий Петрович — старая сволочь! — до сих пор не носит...

За то, что ему, честному и талантливому трудяге, приходится иметь дело вот с такими ловкими козлами, как этот Виталий Петрович!..

За все то благополучие, которое он придумал Виталию Петровичу и которого у него самого нет.

И он отомстил! Он пришел на четвертую встречу сморкающийся, простуженный, простреленный сырым трамвайным холодом и сказал:

— Вы уж извините, что так получилось, но наш шеф... Наш шеф сказал, что вам не стоит читать в кадре. Будто вас как писателя почти никто не знает, и нет смысла читать разные отрывки... Лучше вам рассказать что-нибудь из своей биографии. Или, предположим, — что привело вас в литературу...

«...и лучше выдумать не мог»!!!

Да, этот мальчик положительно не ведал силы своего удара...