Это было на рассвете

Этот молодой лейтенант за пять месяцев войны стал известен всей бригаде как отважный командир. Кроме нашего автомата, он носил финский автомат «Суоми». Чтобы выследить притаившегося снайпера, ему пришлось пролежать на снегу в трескучий мороз битых два часа. Впереди виднелось много черных квадратиков и прямоугольников, похожих на амбразуры. Вдруг метрах в четырехстах, на опушке леса, одна из подозреваемых амбразур засветилась. «Что это значит? Может быть, открыта дверь дота, а снайпер отошел?» — размышлял Урсов. Стоп, опять потемнела амбразура. Стало быть, он подошел и своим телом закрыл ее.

Последовала очередь из «Суоми» — и амбразура сразу засветилась. Затем несколько снарядов подбросили туда и артиллеристы. В результате дот был разрушен до основания.

Танкисты старшего лейтенанта Ласмана и Семенного стремительно продвигались вперед. Действующий на правом фланге танк Василия Ежакова по еле заметной проселочной дороге поднялся на небольшую возвышенность. Не останавливая машину, лейтенант решил в бинокль окинуть местность. Кругом было бело. Впереди полукругом темнел лес. «Неужто немцы отсюда смылись?» — подумал командир. Неожиданно с опушки загремел залп. Ежаков только успел заметить две вспышки и захлопнуть люк, как около танка поднялась снежная буря.

— Денисенко, подай машину назад, — спокойно проговорил Ежаков. Он, чем больше обстановка осложнялась, вел себя спокойнее.

Впереди на снегу остались четыре черных воронки. Снова четыре разрыва раздались возле танка. Потом еще и еще. И вот он уже вышел из поля зрения фашистов. Наши пехотинцы залегли.

— Нарвались на засаду. Что будем делать? — обратился Ежаков к экипажу. Потом, не дождавшись ответа, открыл люк. Слабый ветер дул в сторону противника.

— Омельченко, подожги две дымовые шашки и швырни в одно и то же место! — приказал командир.

Поле заволокло дымом. Тем временам танк повернул влево и, преодолевая глубокий снег, медленно стал продвигаться вперед. Вскоре удалось выйти на небольшую лесную просеку. Пехотинцы в белых халатах пробирались по опушке леса, а остальные — возле танка. Впереди лихорадочно затрещали автоматы и пулеметы.

— Товарищ лейтенант! На опушке два орудия! — доложил подбежавший командир стрелкового взвода Санков.

— Отводи своих назад! — крикнул Ежаков и процедил сквозь зубы: — Теперь-то уж отыграюсь.

Тридцатьчетверка, выдвинувшись вперед, почти в упор открыла огонь сначала по вражеским орудиям, а затем и по пехоте. Противник не успел развернуть орудия. Наши стрелки постарались добить разбежавшихся вражеских артиллеристов.

— Товарищ лейтенант, тут где-то остались еще два фашистских орудия. Как быть? — обратился башенный стрелок Омельченко.

— Искать не будем, — ответил командир.

— Тогда я проеду по лафетам орудий, — послышался голос Денисенко.

— Не смей! Они и так отвоевались, — не отрываясь от прицела, строго проговорил Ежаков. — Вон что-то выползает из леса, — заметил он и тут же скомандовал: — Осколочным!

Вражеский бронетранспортер выползал быстро из леса, но на обочине дороги застрял. Наши танкисты без единого выстрела захватили его, насадили в него раненых пехотинцев и на буксире доставили в расположение батальона. Огневая система гитлеровцев рушилась, живая сила таяла с каждым днем. Не выдержав натиска наших наступающих подразделений, гитлеровцы начали отступать.

— Преследовать противника! — приказал командир полка майор Косогорский лейтенанту Олейнику.

Наши легкие танки ринулись за отступающими гитлеровцами. Впереди, расстреливая огневые средства врага, шли пушечные, а за ними, извергая пламя по разбегающимся фашистам, — огнеметные танки. Вскоре на дороге стали попадаться разбитые или сожженные орудия, прицепленные к тягачам, искореженные автомашины, обгорелые трупы гитлеровских вояк.

Танкисты ворвались в Овино. Впереди шел сам комроты Иван Олейник. Он расстреливал вражеские орудия, ведущие огонь слева. Однако гитлеровцы успели сосредоточить здесь значительные огневые средства. Удар из-за дома справа с близкого расстояния остановил машину Олейника. От прямого попадания в моторное отделение она загорелась.

— Покинуть машину! — послышался голос командира.

Раненный в голову механик-водитель Николай Немировский, пытаясь выскочить, повис в своем люке.

— Гриша, помоги Николаю! — крикнул комроты Гарину.

— Сейчас, товарищ лейтенант! — отозвался тот, который в это время набивал сумки от противогазов патронами для пулемета.

— Дай мне пулемет, а сам тащи Немировского, — приказал лейтенант.

Выполнив приказ, Гарин передал раненого командиру. Но тут выбежавшие из изб фашисты лихорадочно открыли огонь из пулеметов и автоматов. Над головой засвистели пули.

— Ползите быстрее, я прикрою вас! — и Гарин открыл огонь по фашистам.

Взвалив на шину механика-водителя, Олейник медленно пополз по танковой колее в сторону опушки леса.

— Петрусь, заверни махорки. Не хочу умереть, не покуривши, — застонал Немировский.

— Я, Микола, не Петрусь, а командир роты.

— Як живе мамо, сынок? Не болеет? — опять прошептал тот над ухом.