Это было на рассвете

— Товарищ лейтенант, во дворе лежит раненый танкист, — доложил он. Подбежали к нему. Пытается подняться наряжающий подбитого танка — очень молодой младший сержант.

— Где остальной экипаж? — спрашиваю. А он молчит, не может отдышаться, только рукой гладит ягодицы. Потом процедил сквозь зубы:

— Кажется, погибли.

— Куда тебя ранило?

— Вроде, никуда, — выдавил он.

— Чего же тогда валяешься, ушибся?

— Нет. В подвале фашист прикладом ручного пулемета несколько раз огрел по ягодицам.

— Могли же застрелить?

— Могли. Наверно, побоялись шума или остались без патронов.

— По голове не попал?

— Голову он мою не нашел — спрятал я ее в ветоши.

— Почему не застрелил его из пистолета?

— Не успел вытащить, как он начал дубасить. После каждого удара говорит: «Рус сатана!» Потом, услышав ваш разговор, убежал.

— Сколько их в подвале?

— Видел одного, но там несколько человек.

— Откуда ударили по танку?

— Из подвала этого дома.

Прибежал с санитарами врач полка Андрей Урда. Осмотрев младшего сержанта, сообщил, что ничего страшного нет, хотя все его «сидение» в синяках. Пострадавшему налил из фляги шнапса и, улыбаясь, сказал:

— На, «дерни»… и лизни указательный палец — очень помогает, снимает моментально боль и успокаивает седалищные нервы, а они у тебя сдвинуты с места.

Я приказал трем автоматчикам немедленно прочесать все этажи дома. Не теряя времени, мы с Григорьевым бросились в подвал. Там около десяти гитлеровцев что-то прятали в куче угольных брикетов. Оказалось, закапывали оружие. Хотели избавиться от военного обмундирования и перебежать в другой отсек, где находилось около ста гражданских лиц — стариков и детей. Но не успели. В нашу сторону полетели брикеты. Когда мы длинными очередями из автоматов усмирили их, они стали кричать: «Гитлер капут!» Стало быть, сдаются!

Восьмерых гитлеровских вояк выволокли из подвала и передали пехотинцам, которые вели по улице пленных. Закопавшихся в брикетах искать не стали. Некоторые гитлеровцы, отчаявшись, переодевались в штатскую одежду и прятались среди сидевших в подвалах людей. Кем только они не прикидывались: больными, немыми, маскировались под старух. Одним словом, спасались, кто как мог. Но перехитрить нас им не всегда удавалось.

Следующий узел сопротивления мы встретили на Тюрингерштрассе. Выйти на эту улицу можно было только через проезд под железнодорожным полотном, который, до докладу разведчика Чаадаева, сильно обстреливался с сооруженной поперек улицы баррикады из нескольких трамваев противотанковыми орудиями и танками. Огонь по ним прямой наводкой вести мешала железнодорожная насыпь.

Командир полка, уточнив взаимодействия со стрелковым полком, штурмовой группой, возглавляемой майорам В. А. Лодвиковым, приказал:

— На большой скорости проскочить проезд и изо всех видов оружия открыть огонь по баррикаде! Автоматной роте — истребить расположившихся в зданиях фаустников!

Прежде чем двинуться в атаку, возглавлявший передовые танки штурмгруппы партгрупорг роты Федор Андреевич Кичигин, собрав на пятиминутку коммунистов роты, сказал:

— Товарищи коммунисты! Мой танк пойдет первым. Я буду драться, пока хватит сил. Прошу поддержать меня огнем. Приметам и предсказаниям я не верю. Однако, Ванюша, — обратился он к лейтенанту Ивану Демидову, — запиши на всякий случай адрес моего отца Андрея Ивановича: село Рыжково Михайловского района Курской области. Если погибну, напиши ему письмо.

Атака началась. Лейтенант Валентин Ильин, коротким броском преодолев проезд под железнодорожной насыпью, ворвался со своими автоматчиками в самое массивное здание на левой стороне улицы и начал уничтожать фаустников. Его ранило. Однако, перевязав раны, он продолжал командовать ротой. Под натиском штурмовой группы фашисты летели с балконов на асфальт, пристреленные повисали на перилах балконов. Впервые я тут услышал, как наши бойцы на верхнем этаже кричали гитлеровцам: «Зих эргебен одер шпринген, зайт хох унд хайлих». Фашисты понимали быстро. Слова эти означали: «Сдавайся или прыгай — будешь «святым».

Вдруг исчез наш «Тарас Бульба» — так прозвали бойцы автоматчика комендантского отделения рядового Николая Григорьевича Юрченко. Он был уже в возрасте. По телосложению смахивал на Тараса Бульбу, разве, усы покороче. Оказалось, задержал троих фаустников в угловой комнате на пятом этаже и читал им громко письмо запорожских казаков турецкому султану.

— Вы почему застряли!? Ведите вниз, там их много, — крикнул я ему.

— Можут гады-гадюки збигти. Давай краше скинем з пятого поверху, товарыш командыр. Они убыли моих двух синив. Як я оставлю от их котив в живых, то моя жинка, узнав, буде мне казать, що фашисты убыли твоих синив Миколу и Петруса, а ты простил, и вона мыни намыле шию да нис и усы свинячим хвостом натре. Що мне робытъ? — посмотрев огненными глазами на фрицев, проговорил Юрченко. Он был готов задушить своими мощными руками этих фашистов.

— Ты не суди их до конца. Их осудят другие.

Юрченко, исполняя приказ, спустил захваченных гитлеровских солдат вниз и присоединил их к колонне пленных.