Эти двери не для всех

Атлетический брюнет пристально осмотрел свое отражение и одобрительно кивнул самому себе.

"Я соответствую, – подумал брюнет. – Выгляжу уместно и сообразно… Ольга права – галстук мне идет. Следует иногда надевать галстук".

Брюнет не любил галстуки. Равно как и сорочки, пиджаки, отглаженные брюки, которые надо поддергивать, садясь. Брюнет также не жаловал полуботинки, сюртуки, цилиндры, рединготы и стеки. Ему нравились просторные джинсы, спортивный свитерок, кеды или теннисные туфли. Он был человеком толковым, цельным, но внешне небрежным. Однако сегодня брюнет был одет в отлично сидевший серый костюм, ослепительно белую батистовую рубашку и черные, легкие, очень дорогие итальянские ботинки, мягкие, как лайка. Брюнет был уверен в себе, всегда уверен в себе, тем и славился – независимо от того, как ему пожелалось одеться утром.

Но он еще и уважал правила игры. Он спокойно, согласно, как данность, принимал и то, что в такие здания, в такие лифты и к таким людям все-таки стоит приходить в безукоризненном костюме. Брюнет никогда не выпендривался по мелочам.

Лифт неслышно остановился, прозвучал тихий, деликатный звук, похожий на гонг, дверь лифта плавно отошла в сторону. Брюнет подмигнул своему отражению и шагнул на ковролин холла. Он пружинистым шагом пересек просторное помещение с тремя яркими абстрактными картинами на стенах, с огромным низким диваном бежевой кожи и двумя такими же креслами и подошел к единственной двери в холле – огромной двери из мореного дуба. Брюнет уже взялся за затейливую, до сияния начищенную бронзовую ручку, но остановился и посмотрел на часы.

"Стоп… – подумал брюнет. – Рановато. Точность – вежливость королей. Я войду в эту дверь ровно через две с половиной минуты".

Он четко развернулся, сделал два шага, сел в кресло и хамовато развалился.

Кресло нежно приняло его, подобострастно шурша и поскрипывая великолепно выделанной кожей. Брюнет вытянул ноги, достал из внутреннего кармана пиджака обтянутый сафьяном портсигар и вынул из него сигарету "JPS" (при обычных обстоятельствах брюнет достал бы из заднего кармана джинсов сплющенную пачку "Лаки страйк"), щелкнул старомодным серебряным, в акульей шкурке, "Ронсоном" и пустил синеватую струю дыма в потолок.

"Не перебор? – подумал брюнет, искоса взглянув на элегантную, как "Остин" Джеймса Бонда, зажигалку. – Нет, не перебор".

Зажигалку он под страшные клятвы и пылкие заверения взял на день из коллекции тестя. "На один-единственный день, Валентин Иванович! Я умоляю вас! Только на день! Верну вечером в абсолютной сохранности! Мне нужно произвести впечатление, поймите… Завтра я должен быть в образе, это чертовски важно, у меня судьбоносная встреча, я должен соблюсти все до мелочей…" "Играем по правилам, – подумал брюнет. – И выглядим по правилам… Галстук, короткая прическа, лаконичный бизнес-план и "Ронсон" шестьдесят второго года – все один к одному. Он купится. Или я ни хрена не разбираюсь в людях. К тому же я не аферу ему предлагаю. Я предлагаю верное и перспективное дело… Черт побери, а если не купится?! Тогда будет обидно. Тогда этот велосипед изобретут другие, и очень скоро изобретут… Но он купится. Скажем так: он рассудит здраво. Он разумный человек, он поймет, что время мелких и суетливых издательств прошло.

Что наступило время солидных издательских домов. Он тщеславен, он до смешного падок на все почтенное, весомое и основательное – словом, на все, что поможет ему поскорее забыть о его комсомольской карьере, его спекуляциях медпрепаратами, его недавнем быдловом и беспокойном окружении… Я же знаю – он хочет быть благообразным и консервативным. Как викторианский особняк. Прекрасно, я предложу ему именно то, чего он хочет… И он купится. И тогда мой журнал, моя мечта, моя любовь, мой выстраданный замысел – не сдохнет. Мы сделаем с ним издательский дом. Солидный издательский дом. Он купится… Нет? Спокойно, спокойно, мон ами, все получится… Я хорошо подготовился к этой встрече. Мои руки и ноги теплые, я вдыхаю прану, дышу глубоко и ровно, я спокоен и уверен в победе… Я все делаю правильно? Да. Я все делаю правильно. К черту независимость, к дьяволу… Следующий тираж мне самому не выдюжить. Аренда взлетела вдвое, офсетная взлетела в полтора раза, полиграфия дорожает по экспоненте, и надо мной висят три судебных иска о клевете… Это пиздец какойто, мама, роди меня обратно… И грош мне цена, если я не смогу увлечь этого комсомольца".

Брюнет аккуратно положил сигарету на край черной пепельницы из вулканической породы, каковая пепельница стояла посередине стеклянного журнального столика, и хрустнул пальцами. Потом он вновь посмотрел на часы и подумал: "Сорок секунд – и я вхожу в эту дверь".

Брюнет опять взял сигарету, глубоко затянулся, свободной рукой поправил узел галстука и, разминаясь, повел мускулистой шеей.