Эта девочка моя

– Мам. То, что случилось, уже нельзя изменить. Не плачь, пожалуйста. Не рви сердце ни себе, ни мне.

Женщина неожиданно замирает. Сидит так несколько секунд, а потом убирает от заплаканного лица ладони, смотрит на меня блестящими глазами.

– Я тебе обещаю, Лесёнок, что сделаю все для того, чтобы ты начала ходить. Ты будешь ходить. И точка, – она порывисто обнимает меня, целует в щеку. – Я позволила посадить сына, не смогла добиться правды в суде, но за тебя. Поборюсь.

– Мам, что ты хочешь сделать? – у меня от тревоги невольно сжимается сердце.

– Я вытрясу из семейки твоего несостоявшегося мужа душу. Пусть как хотят, но поставят тебя на ноги, – твердо заявляет она.

– Мам, не делай этого, – протянулась к ней рукой, – у меня, кроме тебя, никого нет.

Я вспомнила, как после того, как я очнулась после недельной комы, ко мне в палату ворвался отец Эдика и орал так, что я чуть не умерла от страха. Именно в тот день я и узнала о том, что больше не смогу ходить. Вместо того, чтобы убежать, позвать на помощь, я лежала на кровати пластом, и была не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Могла только плакать и плакала. Долго плакала.

Эдик ко мне так и не пришел ни разу, как впрочем и Андрей. Оба пропали. Испарились. Через несколько недель чувствительность вернулась к верхней части позвоночника, врачи назвали это чудом.

Я в тот момент пыталась несколько раз дозвониться Андрею, но его телефон был недоступен. Пыталась найти его в соцсетях, но что я о нем знала? Даже в новостных лентах не нашла ни одного упоминания про то, что Эдик нас сбил. Жестоко. Специально.

Никогда не забуду его страшный, равнодушный взгляд в тот момент, когда он, не сбавляя скорости, врезался в мотоцикл Андрея.

Дальше я ничего не помнила. А свидетелей, как сказала мама, почти не было. И если бы у Андрея отец не был бы шишкой, то скорее всего Эдику сошло бы все с рук. Но по словам мамы, Эдик сейчас находится под следствием, а его отец рвет и мечет, пытаясь добиться оправдательного приговора для своего сыночка.

– Лесён, давай может я тебе что-нибудь вкусненького принесу? – вопрос мамы клином разрезает мои мысли.

– Что? – хлопнула глазами, возвращаясь назад, в палату.

– Ну, может какую-нибудь малюсенькую пироженку тебе принести? – нежно улыбается женщина, глядя мне в лицо.

– Не нужно, мам. Я и так много ем и не двигаюсь, – отрицательно качаю головой, – обойдусь кашей, – отвечаю ей и вымученно улыбаясь.

Мама тихонечко сидит на краю кровати, смотрит вдаль, о чем-то думает.

– Мам, а про Андрея ничего не слышно? – спрашиваю у нее, стараясь скрыть волнение в голосе.

Женщина медленно поворачивает ко мне голову и я вижу как в ее глазах загорается злость.

– Нет, – качает она головой.

И я понимаю, что даже если бы она что-то и знала, то точно мне бы не сказала.

– Мам, Андрей ни в чем не виноват. Так что не злись на него.

– Но все началось именно тогда, когда ты его встретила, – сухо и, зло ответила мама.

– Знаешь, мам, уж лучше так, чем сидеть в железной клетке у зверя, – закусываю губу до боли.

– Прости, Лесь, – мама импульсивно хватает меня за ладонь, прижимается к ней губами, – я, я во всем виновата. Я уговорила тебя на эту свадьбу. А мне ведь Клава сразу сказала, что быть беде. Платье невесты не к добру рвется.

В глазах мамы заблестели слезы.

– Мам, прекрати, – высвобождаю руку, глажу ее по голове. – Чепуха все это. Чему быть, того не миновать.

Мой голос дрожит, готовый вот-вот сорваться, но я держусь. Не хочу показывать маме насколько я подавлена.

– Мам, ты иди. А я, наверно, посплю. Устала что-то я сильно, – обманываю ее.

– Ладно, ладно. Пойду. Но вечером вернусь. И обещай, что вечером кашу мы одолеем. Вместе.

– Обещаю, – киваю ей.

Мама суетливо наводит порядок в палате. На прощанье чмокает меня и уходит.

Как только за женщиной закрывается дверь, достаю из-под подушки телефон, набираю номер Андрея…

Секунда…

Две…

И вдруг слышу в динамике длинные гудки.

У меня замирает сердце. Виски тут же сдавливает тисками распирающее желание услышать его голос…

Но неожиданно… я слышу мелодию телефона за дверью… она звучит в унисон с гудками в динамике…

У меня перехватывает дыхание.

За дверью ОН?! Неужели за дверью Андрей? Не могу поверить.

Сбрасываю вызов и мелодия за дверью замолкает…

Минута тянется невыносимо долго. Мне кажется, еще немного и я задохнусь от нехватки воздуха.

Мое тело вытянулось, как струна, когда дверная ручка повернулась и … дверь отъехала в сторону, впустила в палату… Блонди.

Глава 20

– Не верю, – отвечаю ей, пытаясь сдержать эмоции в голосе.

– А как по-твоему у меня оказался его телефон? – щурит глаза Блонди.

– Не знаю? Может ты его обманула?

Боже, какую глупость сморозила? Как она могла обмануть взрослого парня?

– Послушай меня, Олеся, – голос Блонди делается сладким, тягучим, как патока.

Ух ты, она даже мое имя знает? Удивительно.

– Ты же любишь Андрея, правда? – опускаю глаза.

Попала в точку. Люблю. Да, люблю, но обиды на него сейчас почему-то больше.