Обрисовывая эстетику реального человеческого бытия М. К. схватывает узловые места (топосы), пытаясь постичь красоту свершающихся в них событий. Поэтому, в его эстетике осмыслены эстетические свойства, скажем, пространства понимания и пространства страдания. Так в пространстве страдания мы вдруг сталкиваемся с тяжелой точкой, благодаря которой и можем увидеть себя. Сопоставляя дурную бесконечность страдания «с бесконечностью описания и с таким бегом в дурную бесконечность», философ вводит аксиому: «В жизни нет, не существует того, что можно обозначить выражением — „и так далее“», так как «в человеческой жизни мы решаем бесконечные задачи, задачи понимания и этики и когда мы вынуждены поступать». Если оно есть в научном описании, то его нет и в произведении искусства. Только чувство удовлетворения и понимания того, что мы совершили поступок и есть «токи убедительности», которые могут прервать наш бег бесконечного описания.
Можно было бы отследить еще и другие важные моменты оригинальной эстетики М. Мамардашвили, его анализ «истерики возможности идеального», извечного стремления человека обрести божественный дар «увидеть небо в чашечке цветка» (одно во многом или разное в разном), его мета-эстетику языка. На все это читатель уже, вероятно, обратил внимание. Я же надеюсь, что читатель увидел, как М. К. доказал и показал, что вся философия эстетична, поскольку имеет дело с невидимым, которые мы должны почувствовать сознанием. И в своем курсе бесед научил тому, что в бесконечности понимания важно обнаружить, установить, сотворить «магическую точку сцены» жизни, когда из бесконечного повтора жизнедеяний образуется — событие. И это основное для сотворения себя, поскольку жизнь есть живая форма мысли.