Есть такой фронт

«…Неоднократно принимал участие в операциях по ликвидации банд украинских националистов».

Что кроется за этими скупыми строками?

…Трое вооруженных до зубов бандитов окружены в старой избушке лесника. Взять их лобовой атакой — значит потерять несколько бойцов. Младший лейтенант Кострица один ползет под градом пуль. Добирается к окну, бросает в него гранату и вслед за взрывом вскакивает в избушку. Сталкивается грудь в грудь с уцелевшим бандитом. Кострица стреляет первым.

…Пятые сутки ждут в засаде бойцы со своим командиром — Павлом Кострицей. Пятые сутки по колени в болоте. И уже второй день без перерыва сечет холодный осенний дождь. Разложить костер, даже закурить нельзя: где-то за болотом в волчьих зарослях — бандитский схрон. Именно к нему приползут зализывать раны остатки банды, по пятам которых идут чекисты — товарищи Павла. А потом будет бой. И когда он закончится, младший лейтенант, вытерев с лица пот и грязь, увидит три дырочки на своей отяжелевшей от воды шинели — три смерти только за одну схватку ощупывали костлявой рукой чекиста, выискивая его сердце.

Это лишь два эпизода из чекистских будней, о которых в анкете будет коротко написано:

«Неоднократно принимал участие…»

За месяц ему удается побывать дома два-три дня. Смыть болотную грязь, отдохнуть по-человечески в постели, приласкать жену и сыновей. Да, у него уже есть сыновья. Встретил чекист свою любовь нежданно-негаданно. Бывшая учительница с Ярославщины Алла, Алла Федоровна. Товарищ по работе. Подарила жена солдату двух сыновей. Стала матерью его детей и верным другом боевым. Могла жить во Львове (там была квартира Кострицы), растить детей и дожидаться, когда приедет муж. Но знала — трудно Павлу одному. Презрела опасность, приехала к нему, чтобы разделить и радости и горечи. Ложилась в постель с пистолетом под подушкой. Сыновей — к стене, прикрывала собой от возможной беды. Привыкла к бессоннице тревожных ночей и к ожиданию в одиночестве. Оно, ожидание это, как высшее проявление верности и любви, знакомо многим женщинам нашим по дням войны, когда тысячи солдаток высматривали фронтовиков с далеких дорог. Для верных подруг чекистов тревожное ожидание еще и сегодня — норма жизни. Научились ждать отца и сыновья его. При встрече с ним прижимались головками к шинели и лепетали такое знакомое: «Папа, папочка!»

Они еще не знали, сколько новых сил прибавляли отцу, обнимая его своими ручонками. Тогда, забывая усталость, Павел Моисеевич пел им песни (он очень любил петь), шутил, потом занимался нехитрым хозяйством своим, помогал жене. А после короткого отдыха — снова на операции по ликвидации банд.

В семье о работе старался не говорить. К чему лишний раз тревожить жену и детей? В основном Алла знает «профиль» его обязанностей. А подробности…

Вот недавно возвращался домой. Встретили двое с автоматами, словно привидения, вынырнув из-под моста. Мгновенно бросился ближнему под ноги, в падении вынимая пистолет. Застыл бандит с пулей в сердце. Второго поймали за селом. На допросе сказал, что в их черном списке младший лейтенант Кострица стоит под номером один. Таков приказ заграничного центра… Значит, правильно действуешь, товарищ младший лейтенант, значит — все в норме. О чем же тут рассказывать? Чекистские будни, Никогда и не думалось Кострице, что вся его жизнь — подвиг, сложенный из действий, привычных для чекиста и иногда почти незаметных в семье дзержинцев.

26 сентября 1949 года возвратился домой где-то около шести вечера, уставший и чем-то угнетенный. Посадил сыновей к себе на колени, гладил их головки, а сам видел молодую колхозницу в лужице крови и рядом с ней ее мертвого ребенка с размозженной головкой… Жена накрыла на стол. Не мог есть. Взял газету, но не читал — тяжело свесив голову на руки, думал о чем-то.

— Пусть отец поспит, отдохнет, а вы собирайтесь, ребятки, погуляем немного во дворе. — Жена одела сыновей, вышла с ними, тихо прикрыв двери.

А в восемь позвонил телефон. Поступило сообщение, что сегодня в село Старый Яжев наведаются «гости» из леса. Смыл холодной водой сон и усталость, привычно перекинул через плечо автомат. Проверил пистолет.

На улице поцеловал сыновей, жену.

— Не волнуйся, Алла, через два-три дня возвращусь.

Ушел. Спокойно, как всегда, шел на очередное свое задание. Не знал, не подозревал, что оно — последнее. Впрочем, каждое из тех, прошлых, могло быть последним.

Ночью Алла Федоровна часто просыпалась, во сне плакали дети, словно предчувствуя беду, звали настойчиво: «Папа, папочка!»

Чуть свет — забежала соседка, жена начальника милиции. Молча стала на пороге и, едва переводя дыхание, словно после долгого бега, спросила с тревогой:

— Павлик дома?

— Нет. А что?

— Да так я, ничего, ничего…

— Женя, что случилось?

— Алла, возьми себя в руки, у тебя же дети…