Есть такой фронт

— Пару дней, пока отдохнула с дороги, было еще ничего. А потом места себе не находила. Хотела поехать к тебе, да я не позволил. Может, и плохо сделал. Но я боялся, чтобы по дороге ее не поймали да на каторгу в Германию не отправили. «Потерпи, доченька, — говорил ей. — Если он твой суженый, то встретишься с ним, куда бы судьба вас ни забросила».

Повеселела она немного, когда к нам в Карпаты дошла весть о победах Красной Армии под Москвой и Сталинградом. А вскоре ей удалось наладить связь с подпольщиками Народной гвардии имени Ивана Франко. Ей поручили распространять листовки в наших горных селах. В то время как раз в Карпатах появились партизаны Ковпака. Ох, и нагнали они страху и на фашистов, и на бандеровцев! Однажды я собирал в лесу грибы и встретился с ковпаковскими разведчиками. Поговорили. После этого на связь с советскими партизанами я посылал свою Маричку. Видно, какая-то неосторожность сгубила ее. Когда летом 1944 года Красная Армия подходила ко Львову, ночью разбудил меня сосед. Он просился в хату. Я не знал, что он враг, и пустил его. А за ним в хату ворвалось с десяток бандитов. Оглушили меня чем-то тяжелым по голове, и я до утра лежал без сознания. Вот здесь, в этой хате, палачи насмерть замучили мое родное дитя…

Когда я пришел в себя, было уже утро. Я увидел свою доченьку в луже крови… На следующий день я похоронил ее. И с тех пор хожу на могилу, оплакиваю Маричку и свою одинокую старость… Корю себя за то, что не уберег дочь, сам открыл дверь перед смертью…

…Утром-рано, когда село еще спало, а над Верховиной еле брезжил рассвет, старый Беркут повел Василия на сельское кладбище.

— Вот здесь лежит моя дочь, — погладил он ладонью холмик еле поросшей травою земли. — Весной посажу здесь куст красной калины…

— Маричка, Маричка… — как бы в забытьи шептали уста. Боль сжала Василию грудь, он не мог оторвать взгляда от этого небольшого холмика.

Заглянув ему в лицо, Беркут понял состояние парня: горе его было еще слишком свежо, оно слишком тяжело придавило молодую душу. Надо как-то отвлечь его.

— Ты сегодня возвращаешься в Дрогобыч?

— Да, вуйку.

— Когда еще заглянешь ко мне?

— Не знаю, — задумчиво произнес Василий. — А фотокарточка Маричкина есть?

— Нет. Все забрали бандеровские изверги, ни одной вещички ее не оставили.

— Маричка навсегда останется в моем сердце. А приеду я, когда не останется ни одного бандита на нашей прикарпатской земле. Сколько смогу, буду уничтожать этих зверей, — поклялся Василий над могилой любимой.

— Не забывай, сынок, одинокого Беркута. — Старик поцеловал парня.

— Никогда, отец.

— А теперь иди. Я останусь. С дочерью поговорю. Расскажу ей, что ты приезжал. Легче на сердце станет. — И склонил седую голову над могилой. Стоял недвижно, будто изваяние.

Василий бережно взял с дорогой могилы горстку земли, завернул в платочек и положил в нагрудный карман, поближе к сердцу.

Беркут долго смотрел вслед Василию, пока тот не исчез за крутым поворотом.

— Не привелось тебе, Юрку, благословить их в своей хате, воспитывать внуков… — шептал он, а потом положил голову на могилу.

А смереки шумели, шумели…

*

Чекисты как раз сидели в засаде, когда мимо них прошел человек с винтовкой и с мешком на плече.

— Стой! — приказал Василий и мгновенно направил в лицо неизвестного луч фонарика.

Бандит замер на месте, из рук выпала немецкая винтовка.

— Посмотрите, что у него в мешке, — сказал командир.

— Хлеб, — ответил боец, осматривавший мешок. — Еще теплый, наверно, только что из печки.

— Кто ты? Фамилия!

Молчание.

— Я его знаю, — присмотрелся к бандиту Василий. — Это Дмитро Огар. Я не ошибся, пан Дмитро? — Василий подошел к нему вплотную. — Где банда?

— Там, — еле выдушил из себя бандеровец.

— Сколько человек?

— Двадцать. У Грицайки прячутся.

— Нечай с ними?

— Когда я выходил из хаты, его не было.

— Зачем собрались?

— Убить кого-то собираются. Меня за хлебом послали.

— У кого взял?

— У соседа.

— Идем, поведешь нас к своим бандюгам. Бежать не советую, — сурово предупредил Василий.

Оуновец колебался. Потом оглянулся вокруг и неуверенно пошел к реке Быстрице. Село уже спало.

— Возле хаты есть охрана?

— Да. Петро Пецюх и Иван Лагуш. Один у двери, другой — у ворот.

— Иди к воротам и скажешь часовому, что пойдешь еще за одним мешком. Понял?

Часовой, увидев Огара, недовольно спросил:

— Почему так мало хлеба? Всем не хватит.

— Ничего, хватит, я сейчас принесу еще один мешок.

Часовой наклонился над хлебом, и… чекисты в момент скрутили ему руки, забрали оружие. Возню у ворот услышал другой часовой, стоявший у порога. Он выстрелил, из хаты начали друг за другом выбегать бандеровцы. Но из окружения им не удалось выйти.

…Оуновцы, действовавшие в этом районе, потеряли вторую боевку, состоявшую из самых озверелых бандеровских палачей. Только в селе Дорожеве они убили, повесили, утопили в Быстрице более ста человек, в том числе женщин и маленьких детей.

Василий стал грозой для оуновцев из банды Нечая. И они решили любой ценой уничтожить его.