Есть такой фронт

…До глухой полночи младший лейтенант Кострица с группой солдат выжидал бандитов в засаде на околице деревни. Никого. Быть может, те, кого они ждали, прошли раньше или выбрали другую дорогу? С двумя солдатами шел улицей притихшего села, чутко вслушиваясь в ночную темень. Что-то подозрительное вон в той хате. Рядовой Зарапкин огородами обошел подворье с тыла. Младший лейтенант и боец Михайлов направились к воротам. Из-за плетня показалась женщина.

— Кого вам?

Кострица заметил за ее спиной какие-то тени. С пистолетом наготове шагнул вперед, будто прикрывая собой от неведомой еще опасности Михайлова. Он всегда кого-то прикрывал, защищал своей грудью в бою. Из темноты секанули очереди трех автоматов, заглушив выстрел пистолета. Подоспели товарищи. Бойцы бросились с собакой по свежим следам убийц, и вскоре слышно стало — настигли.

Младший лейтенант Кострица Павел Моисеевич лежал, широко раскинув холодеющие руки, в последний раз обнимая родную землю.

Пуля бандита остановила горячее сердце чекиста, но она бессильна поставить точку в честной биографии солдата. Страницы его жизни дописывают труженики свободной, навсегда советской Яворовщины. Новые славные строки вносят в нее боевые побратимы. И сыновья чекиста продолжают летопись отца: старший, Леонид Павлович — в рядах Советской Армии, он стал часовым Отчизны; младший, Борис Павлович, после окончания техникума — возле заводского станка. Пройдут годы, и внуки героя делами рук своих завоюют право дописать новые страницы в бессмертную книгу жизни хлебороба и воина.

…На Львовщине, на старом кладбище Яворова, среди многих есть и его могила со скромным солдатским надгробием:

«КОСТРИЦА ПАВЕЛ МОИСЕЕВИЧ

младший лейтенант

1909–1949 гг.»

Благоговейно склоняю голову перед нею, до конца своих дней благодарный коммунисту, гражданину, чекисту, который отдал свою жизнь за наше сегодняшнее счастье, за мирное небо над колыбелью моих детей и тех, кто скажет первое слово «мама» завтра. Пусть этот рассказ будет скромным проявлением огромного уважения к нему, его товарищам, мертвым и живым, о которых еще будут, обязательно будут написаны повести и рассказы, легенды и песни.

НИКОЛАЙ ИЛЬНИЦКИЙ ТРИСТА ПЕРВАЯ ОПЕРАЦИЯ ТИМОФЕЯ ВАЛИТОВА

У него жилистые, сильные руки — такие бывают у строителей или землепашцев. Руки эти не дали врагу надругаться над первой коллективной бороздой в районе, потом они положили первый камень в фундамент Добротворской ГРЭС, через несколько лет взялись за включатель на могучем пульте — и в селах Львовщины разлилось море огня, а керосиновые лампы исчезли навсегда. Освободитель, страж земли и первый зодчий на ней! Татарин Тимофей Валитов почувствовал, что уже не сможет ее покинуть. Львовщина навсегда стала для него родным домом. Здесь он прожил восемь самых тяжелых послевоенных лет, когда нужно было восстанавливать хозяйство, очищать города и села от развалин и от тех, кто хотел снова возвратить ее в рабство иностранных захватчиков. С каждым клочком земли, с каждым селом у него очень много связано. Он знает каждую могилу своих боевых побратимов. Судьба этой земли в его сердце, она — его жизнь, биография его…

Недавно Тимофей Алексеевич попытался подсчитать, в скольких чекистских операциях пришлось ему принимать участие. Как нелегко было ему это сделать! Словно тяжелые тучи, плыли и плыли воспоминания о былом и пережитом.

— Не берусь рассказывать обо всех этих операциях, — сказал он. — Пришлось бы писать целую книгу. Поведаю лишь об одной, триста первой.

*

Поздним вечером прискакал гонец из Селец-Бенькова: «Зарижный пытает членов правления». Тимофей бросился к телефону:

— Подполковника Шульгу! Товарищ подполковник! Снова Зарижный! Еду на операцию!

— Хорошо.

Подняв оперативную группу, Валитов умчался в ночь. Чекисты уже были на окраине села, когда услышали выстрелы: это Зарижный кончал расплату.

Пятеро лежали на площади перед конторой. Валитов присмотрелся и распознал всех. Председатель колхоза Павел Василишин, члены правления Василий Браташ и Андрей Волян, два «ястребка» — Ткачишин и Лиско, которые остались в деревне для охраны. Под бледным сиянием луны блеснула темно-красная лужа возле убитых.

…Зарижный извивался между селами, словно уж. Хитрил, отстреливался, путал следы. Он сначала было подался на Руду-Силецкую, но, вероятно, поняв, что здесь, где деревни большие и расположены близко одна от другой, может попасть в засаду, свернул резко в сторону. Путь его теперь лежал на хутора Иваньки, Долину, Перекалки.

«Вот хитрая лиса! — разгадывал Тимофей тактику главаря. — Понимаю, хутора — его стихия. Там люди боятся их».

Недалеко от хутора Перекалки Валитов потерял следы беглецов. Словно сквозь землю провалились. Проверили дворов десять в Перекалках — безрезультатно.

Валитов остановился с бойцами в поле и думал — что же делать теперь? Зарижный был где-то близко, он, очевидно, решил переждать, пока его не оставят в покое.