ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?

Не всё удалось довести до конца. Но общество разделили на «своих» и «чужих». И Сталин с Лениным - здесь, рядом, среди нас, внутри нас. Старый Андрей Зель, ещё в конце семидесятых, бормотал как-то, сидя у окошка в своей спальне: - Пока Его не уберут - ничего не изменится!.. - Чего, папа? - переспросила дочь Лида, - Кого уберут? Откуда? - Из Мавзолея!..

Тогда Лиде Зель, отличнице, выпускнице Актюбинского пединститута, слова отца показались кощунством. У неё было правильное, советское, воспитание.

Родители ничего не рассказывали ей ни о лагерях, ни о ссылках, через которые прошла их молодость.

Сейчас Лида в Германии.

А у нас, в России, и, правда - ничего не изменилось. Потому что ОН - до сих пор в Мавзолее. А нам с трибуны новый национальный лидер кричит: «Мы победили!..». Общество поделено на «своих» и «чужих». У него победили «свои».

А «чужие», сволочи, остались.

Лидер пьёт шампанское у портрета Дзержинского. Лидер крестится в церкви, построенной на месте храма, взорванного ведомством Дзержинского. Одно другому никак не противоречит.

И кажется мне, что - вот есть у наших всех самозваных лидеров убеждение, что с Господом, как и у них с народом, не существует обратной связи. Делай на земле, что хочешь, потом пошёл в церковь, свечку поставил, перекрестился - и всё путём. Так же и с народом. Поговорили с подставными рабочими и колхозниками через телевизор, получили расписанные по сценарию восторги и аплодисменты - и опять всё замечательно.

Будто и верят они в Господа Бога нашего, но вот в чудо не верят.

Не верят, что, когда будут в храме лбом стучаться об пол, креститься - земля может вдруг разверзнуться под ногами. Не будет этого! Даже, если храм Христа Спасителя ещё три раза взорвать…

Будет другое. Страшное. Только, когда, какое - не знает никто…

В своём знаменитом романе «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери писал о том, как люди спасали от огня самое ценное - книги. Пересказывали. Запоминали. Один был собранием сочинений Джека Лондона, другой - Шекспира. Книги сжигали. 451 градус - и нет листка бумаги, целого тома. Книги старались сохранить в человеческой памяти.

У нас в стране другая температурная шкала. И книги у нас горят при температуре 233 градуса по Цельсию. И - время от времени их жгут. Это уже такая традиция борьбы с инакомыслием.

Но есть у нас в стране ещё сотни тысяч книг, которые ещё не написаны. И которые никому не удастся сжечь. Это - книги воспоминаний, которые остались, сохранились в памяти людей. Мария Георгиевна Дерменжи - это Книга Воспоминаний о депортации молдаван. Андрей Зель - о лагерях с российскими немцами.

И они, наши старики, снова и снова твердят нам, как на кольцо записанные, свои воспоминания.

Расстрелы, пытки, унижения, голод.

Тысячи документов о преступлениях советского режима были уничтожены. Но наши старики пересказывают нам свои книги.

И мы передадим эти знания своим детям, внукам. Они - своим. Тысячи людей-книг выехали из страны, распространяя о ней по миру жуткую славу. Ничего не проходит бесследно. Ничего нельзя скрыть. Горит бумага, 233 градуса, но нельзя до конца выжечь у людей память.

Можно с утра до вечера по телевизору забывать нашу историю, но у меня в голове осталась книга, переданная моим расстреляным дедом. И тут со мной ничего не сделает никакой телевизор.

Наверное, я «чужой». Потому что отовсюду слышу - «время было такое!». И я представляю себе этих людей. Что - вот, говорят им - нужно вашего отца расстрелять просто так, потому что такое время, - и они - согласны. Им говорят - откажитесь от матери! Они - с дорогой душой. И - никаких угрызений. Никаких переживаний, что что-то неправильно.

Правильно всё было! - Говорит Елизавета Николаевна, дочь замученного священника, - Люблю Сталина!

Снова и снова она предаёт своего отца.

Это что же нужно было сделать такое с людьми!..

Друг рассказывал историю, связанную со смертью Вождя Всех Времён и Народов. Когда весть об этом докатилась до одного из сибирских городов, то памятнику Сталина на главной площади навесил кто-то на руку ведро с дерьмом. И никто его не снимал.

Когда умер Сталин, - рассказывает Мария Георгиевна, - многие плакали. А я - не плакала…

В книге, которую она передала своим детям, мне, эти строчки есть.

Они не сгорят.

О ДУШЕ

Когда отъезжал на машине от дома, заметил на дороге задавленного котёнка. К кошкам питаю особенную слабость. Больно кольнуло в сердце. Увидел мельком, сразу отвёл глаза, стараясь забыть. Дорога, движение, встречные машины, дела. Забыл.

Вечером зашёл в магазин, что прямо у нас в доме, за хлебом. Конечно, попутно разглядывал продукты на полках.

Женщина, неухоженного вида, тоже ходила среди полок, чего-то бормотала. Есть такие блаженненькие. Идут по улице, либо станут где-то на остановке маршрутки и разговаривают сами с собой. Громко. Сами с собой.