ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?

Стук в дверь. Требовательный, настойчивый. Сон пропал сразу. Пришли! Три часа ночи, самый сон. Спит весь город. Пустые улицы. И – этот стук в дверь. Так стучат хозяева, которые пришли домой, а им не открывают. Хозяин квартиры я. Но уже давно, много недель, внутри меня поселилась какая-то неуверенность. Как будто я не хозяин ничего. Ни своей семьи, ни работы, ни жизни. И мне только нужно слушаться, выполнять инструкции и – ждать. Ждать, что в одну из ночей раздастся стук в дверь. Что за мной придут. Жена тоже сразу проснулась. В темноте я слышу, как бьётся её сердце. И сразу заплакали маленькие Зиночка и Святослав. Не будем торопиться открывать. Может, это не к нам. Может, к соседям, ошиблись. Сейчас они там посмотрят в свои бумажки, ещё раз сверят их с номером квартиры и уйдут. Нет, они не уходят. Стучат ещё сильней, ещё настойчивей. Уже чем-то твёрдым. Дверь у нас тонкая – фанера, обитая для тепла дерматином – начинает сыпаться штукатурка. Те, кто там за дверью, настроены перед нашей фанерной дверью надолго не останавливаться. Ещё минута – сломают. Накидываю халат, иду спрашивать, кто там. – Открывай, органы безопасности!.. Так и есть. Опасность, которую сразу почувствовала вся моя семья, исходила от органов безопасности. Открываю дверь – в квартиру врывается толпа мужчин в чёрных кожаных куртках, с пистолетами. Конечно, к нам нужно с пистолетами. Я – журналист в местной газете, жена учительница. Мы же можем оказать сопротивление. У нас, как и во всякой советской семье, видимо, ружья по всем углам, гранаты. Жена, как и всякая советская женщина, владеет дзюдо, у меня – чёрный пояс по карате. Конечно, нужно быть настороже и меня – сразу по морде, жену – пнуть так, чтобы влипла в стенку, прямо в своей ночной рубашке. Ну, вот так. Теперь этим семерым органам безопасности, кажется, ничего не угрожает. Однако нужно быть настороже. Мало ли чего. Ведь мы, как я понял из ситуации – враги. Мы мало ли чего можем выкинуть! И они, эти органы, начинают шариться по квартире, чтобы мы ничего не выкинули. Жена пытается прорваться к детям, но органы не пускают. Опасаются, что она под предлогом детей что-нибудь выкинет, или достанет из-за пазухи пистолет и откроет беглый огонь. Зиночка и Святослав ревут в голос. Один из органов на всякий случай обшаривает мою жену. Нет у неё ничего под ночной рубашкой. Вообще ничего. И это видит не только орган при исполнении, но и я, и все органы остальные. Но досмотр прекращать не торопятся. Ещё раз рубашка жены задирается вверх и всё ощупывается тщательнейшим образом. Органы, довольные, ржут. Обыск заканчивается. Вспороты подушки, переломана мебель. Я, разбитой своей головой, ещё наивно думал, что – вот, ничего не найдут и оставят нас в покое. Но они всё-таки что-то нашли. Мои бумаги, тетрадки учеников моей жены. Письма, которые я присылал своей невесте из армии. Её письма ко мне… Они, наверное, всегда что-то находят, не уходят с пустыми руками. Да и вообще – органы не ошибаются. Забрать решили только меня. Наверное, пока. Жена за мужа не ответчица, но это ещё нужно будет доказать. Наконец, разрешили одеться. Сборы недолгие – на улице весна. Пока надевал штаны, рубашку – за мной зорко следила вся компания. Я же в любой момент мог применить своё карате и выскочить в окно. Или – в трубу вентиляции. Я не выскакивал. Я думал, что, это, если к другим приходят ночью и арестовывают, то эти другие – точно преступники. Значит, есть за что. Дыма без огня не бывает. Обстановка в мире напряжённая. Нам об этом и газеты и радио непрерывно рассказывают. А потом, чтобы всех нас уберечь от этой напряжённой в мире обстановки, приходят и арестовывают тех, кто вредит нашему спокойствию. На деньги иностранного капитала. Шпионов, то есть. Ну – так это же шпионов арестовывают, вредителей, а я какой вредитель? Я всегда и за власть нашу Советскую статейки писал, и тосты на каждом торжестве произносил за здоровье Вождя. Нигде, даже в душе не допускал сомнений, что наш Вождь – лучше всех, умнее и добрее. И кто, если не он?.. Лицо у меня было разбито, руки велели сложить за спиной, толкнули к выходу. Недоразумение, конечно. Других, да, за дело, а со мной недоразумение. – Катя, кричу я, – это недоразумение, я скоро вернусь! Пока что я скоро вышел. Меня один из органов пнул в спину ногой так, что по лестнице я скатился, задевая ступеньки лицом, руками, коленями. Вставать не хотелось. На лестничной площадке меня стали бить. Как мне потом пояснил следователь – за то, что я не повиновался органам. И даже – оказывал им сопротивление. К чёрной машине, что стояла в сумерках у подъезда, меня уже тащили волоком… Что-то они не стали откладывать дело в долгий ящик. Сразу на улицу Ленина, в подвал. Полумрак. Посредине стол с настольной лампой. Тяжёлый запах, как в убойном цехе. Только не навозом – человечьим калом припахивает. Серые стены из побеленного кирпича. Вдоль, как во всяком подвале – трубы водопровода, канализации. Условия для работы чекистов не из лёгких. Наверное, им после смены полагается молоко. За столом уже сидел молодой мужчина в очёчках, что-то записывал в большой журнал. Кожаные органы меня перед ним посадили на железный табурет и вышли. Так это, видимо, происходит со всеми. Но я-то невиновный! И мужчина этот, интеллигентный на вид, он разберётся, что к чему. Ещё успею к утру чайку попить с домашними. Не успел. Уже через час беседы с молодым человеком я сознался, что хотел убить нашего секретаря обкома. А вообще вынашивал планы покушения и на самого Вождя. Молодой человек оказался очень раздражительным, нервным. Он надел на руки специальные рукавички, чтобы косточки себе не повредить, и стал меня бить по всем местам. Когда я упал с табуреточки, он бил меня уже сапогами. Пинал по всему грязному, скользкому полу подвала. Конечно, я хотел убить секретаря обкома. И деньги получал от одного из иностранных государств. И был в составе разветвлённой шпионской сети. Я сразу держался, а потом стал во всём сознаваться и всё быстрее и быстрее. Только бы он перестал, только бы это всё скорее кончилось! – С тобой вместе на товарища Сталина собирались покушаться Воробьёв, Антипкин, Кисловатов, Молдабеков, Знакован!..