Если враг не сдается

Батерский вплотную приблизился к сержанту. Дурноты как не бывало. Немножко странновато — потому всё дурное, что было связано с инструктором-латышом, выперло наружу: глаза предателя сузились, под щекам заиграли желваки, дыхание участилось. «Бог есть! — Батерский мысленно перекрестился. Мысленно он всё еще крестился. — Бога не уволишь».

Заглянув в голубые глаза латыша, Игорь негромко произнес:

— Я всё еще не нравлюсь тебе, сержант?.. — Он повернул фонарик в свою сторону и зажмурился от яркого света. — Узнал?.. Тогда пошли наверх, закончим разговор, начатый в штабе. Ты сказал: «В следующий раз...»

Действительно, тогда сержант больше ничего не добавил. Он был единственным человеком в части, который видел в снайпере что-то отталкивающее.

— Другого шанса у тебя не будет. Давай, сука прибалтийская, вставай! Покопайся в моей жизни, падла!

Батерский обладал невероятной силой. Мощи ему прибавила жажда мщения. Он подтащил латыша к лестнице и грубо окликнул товарищей:

— Эй, кто там! Помогите. — Он плюнул в сердцах, видя, что наверху никто даже не пошевелился. Выбравшись наверх, он нашел глазами Магомедова и подошел к нему вплотную. — Адлан, не мешай мне.

В голосе сержанта прозвучала угроза, но Магомедов, понимая чувства товарища, хотя и не зная причины, равнодушно пожал плечами:

— Тебе нужен Седов или другой живой «гоблин»?

— Мне нужен другой, — скрипнул зубами Батерский.

— Он твой. Азиз, Руслан! — подозвал бойцов Магомедов. — Вытащите «гоблина». — Глянув на закат, а потом на часы, Адлан предупредил Батерского: — У тебя пять минут.

Инструктора спецназа поставили в центре небольшой ровной полянки. Пиебалгс стоял со связанными за спиной руками, рот всё так же заткнут тряпкой, отчего его продолговатое лицо казалось невероятно длинным, как на карикатуре. Лишь его живые глаза не претерпели изменений: слегка прищуренные, они смотрели из-под желтоватых бровей открыто и смело.

— Руслан, развяжи ему руки. Кляп тоже вытащи.

Беноев глянул на командира. Магомедов кивнул: «Делай, как он говорит». Боевик зашел инструктору за спину и перерезал веревку. С кляпом ему возиться не хотелось: сам вытащит. Однако затекшие руки сержанта висели плетью. Намокшая тряпка полетела к его ногам, и Руслан, вытирая руки, отошел в сторону.

— Меня зовут Игорем, — начал рисоваться Батерский, делая шаг и приподнимая руки. — А Литвинову я перерезал горло. Видел Дракулу? Очень похоже.

— Ничего... — прохрипел латыш и с неимоверным трудом сжал пальцы в кулак. — Ничего, щенок. Твоя лицензия на убийство скоро закончится.

Пользуясь тем, что спецназовец не владел руками, Батерский, раскачиваясь по-боксерски, сделал ложный замах левой рукой и нанес сильнейший удар правой. Голова Рудгера запрокинулась, и он, словно нехотя, опустился на колено. Батерский ударил его в голень и, вынося ногу выше, снова в голову.

— Кто закроет мою лицензию, ты, что ли?

Рудгер сплюнул кровью и поднялся на ноги.

— Ты не видел там, — латыш скосил глаза в сторону подземного убежища, — двух человек. Одного из них зовут Миротворцем. Я не завидую тебе.

Горячность, овладевшая Батерским, испарилась. Ему отчего-то стало тоскливо, как собаке, привязанной к дереву и ожидающей смерти. Он, разглядывая мертвых и полумертвых, как-то забыл о живых. Миротворец. Волкодав. Спец по диверсиям. За его головой охотились целый год. И что? Ничего. Она до сих пор на его плечах. Как зверь, он обходил ловушки и ни разу не попался в капкан. В плен к нему никто не сдавался — что толку? Пленным он дарил легкую смерть: давал помолиться и... А что он вытворял, зачищая поселки и вычищая «мусор» из ущелий, лучше не вспоминать.

Но здесь он один, не считая Антона Соколова; Ротвейлер во многом уступал Миротворцу и действительно виделся рядом с ним либо верным псом, либо, что более точно, охотничьей собакой. Но нюх у него хуже, чем у Мельникова, тот способен за версту почуять «духов».

Миротворец — вот она, главная опасность. И если раньше Батерский руководствовался как бы коллективным разумом — то есть мысленно был привязан к террористической группе Магомедова, — то с этой минуты стал невольно откалываться от нее; на первый план начала выходить собственная безопасность. То, что Миротворец остался жив, — не чья-то ошибка, а стечение обстоятельств. Но легче от этого не становилось.

И снова злоба овладела Батерским, но на сей раз в ней было больше бессилия. Он опять ринулся в атаку и снова попытался выехать на прежней связке: ложный замах и...