Если судьба выбирает нас…

Обычно ассортимент склада небогат, но как-то приближается к положенной норме снабжения: ржаных сухарей — 1 фунт 72 золотника (717 г) или хлеба ржаного — 2 фунта 48 золотников (1024 г); крупы — 24 золотника (102 г); мяса свежего — 1 фунт (409,5 г) или 72 золотника (307 г) мясных консервов; соли — 11 золотников (50 г), масла сливочного или сала — 5 золотников (21 г); подболточной муки — 4 золотника (17 г), чаю — 1,5 золотника (6,4 г), сахару — 5 золотников (21 г), перца — 1/6 золотника (0,7 г). Общий вес всех продуктов, получаемых одним солдатом в день, составлял, таким образом, 1908 граммов.[76]

Мне эти нормы, наверное, по ночам сниться будут, ибо, ведя всю ротную бухгалтерию, я их выучил наизусть.

— Здравия желаю, вашбродь! — Перед нами возник вышеупомянутый Филя Копейкин, вернувшийся из «разведки» в обозе второй очереди. Судя по его кислой физиономии, дела обстояли плохо.

— Ну говори — что там?

— Продовольствие доставят не раньше чем через два дня, вашбродь!

— Это еще почему?

— Дык пока Сибирский гренадерский не перевезут, снабжение никак не можно. Квартирмистр сказывал, мол, поезд-то токмо один.

— Дела-а-а-а-а… — хором произнесли мы с Кузьмой Акимычем.

15

Рано утром пришел вестовой из штаба полка с приказом явиться для получения карт местности.

— Надо же, как быстро объявились карты, — удивился Казимирский. — Не думал, что штабные раньше чем через месяц проснутся. В прошлом году, бывало, и по сезону с кроками в тетрадках ходили. Отправляйтесь-ка, барон, получить от штабных щедрот.

Штаб располагался непосредственно на фольварке, в главном доме, выкрашенном в веселенький фисташковый цвет, резко контрастировавший с рыжей черепичной крышей.

На входе я столкнулся с полковым адъютантом поручиком Шевяковым:

— Доброе утро, барон!

— Доброе утро, господин поручик! Вот прибыл получить полагающиеся карты местности.

— Ах да! Зайдите к Жоржу, он вас обеспечит.

— Благодарю…

В одной из боковых комнат за столом расположился наш философ-летописец Жорж Комаровский.

— Здравствуйте, господин прапорщик! — обрадованно вскочил мне навстречу вольноопределяющийся.

— Здравствуйте, Жорж! Я к вам с вопросом сугубо деловым — мне сказали, что у вас можно получить карты?

— Да-да, конечно! — Комаровский метнулся в угол к большому серому ящику, едва не опрокинув при этом стул. С видимым усилием приподняв крышку, он извлек два пухлых конверта из вощеной бумаги и протянул их мне: — Извольте!

Внимательно осмотрев пакет, я обнаружил на нем полустертую печать с германским орлом, на которой, кроме слова «regiment»,[77] ничего было не разобрать, и надпись пером «Kept — April, 4, 1914».[78]

Надорвав конверт, я понял, что предчувствия моего ротного не обманули — карта была немецкая. Аналог нашей трехверстки…

— И откуда такое богатство? — поинтересовался я у Жоржа.

— Намедни доставили с нарочным из штаба корпуса. Вот целый ящик… — Комаровский поправил очки и, пододвинув мне разлинованную тетрадь, протянул карандаш. — Получите и распишитесь…

Расписавшись, я как бы невзначай поинтересовался — что там с провиантом для нижних чинов?

— Вся полнота снабжения возможна лишь через пару дней, — вздохнул вольноопределяющийся. — Но возможно и ранее, как только наши войска возьмут Мариенвердер.

Вот так…

Ни много ни мало…

Глава пятая

1

Три дня тоскливого сидения в окопах на урезанном пайке в нервном ожидании немецкого реванша…

Проверка постов и секретов, перемежаемая со вздрючиванием личного состава. Последнее — средство от скуки и против намечающихся пролежней от безделья. Я учу гренадер «Родину любить» — они учатся.

Все при деле.

Любовь к Родине выражалась в непрестанном совершенствовании обороны в соответствии с буквой Устава, известного мне по прошлой жизни, и, что удивительно, в соответствии с буквой Устава нынешнего. При обнаружении некоторых совпадений я мысленно поставил себе отметку «разобраться при случае».

Кузьма Акимыч честил наших подчиненных:

— Это окоп? Это, по-твоему, окоп? Ити твою мать через коромысло!!! Выроют себе, как куры в пыли, по ямке, бросят на дно охапку соломы — и ладно! Бревна еще волоките, ироды, будем подбрустверную нишу устраивать!

При таком живейшем участии Лиходеева в процессе я в некотором роде чувствовал себя ненужным.

Где-то гремит артиллерийская канонада, время от времени слышны звуки далекой перестрелки.

В остальном — тишь да гладь.

Только на третий день обстановка оживилась.

В два часа пополудни на нас вышли два потрепанных эскадрона 15-го татарского уланского полка с куцым обозом и парой орудий без снарядов.

Вести были неутешительными: немцы наконец-то двинулись вперед, вытесняя наши кавалерийские части с полосы «ничейной» земли.

Ближе к вечеру из Розенберга пришел обоз с трофейной колючей проволокой. Саперы, сопровождавшие подводы, сообщили, что на станции разгружаются две гаубичные батареи и все же добравшийся до нас провиантский состав.

Это хорошо.

Я бы даже сказал, удачно!