Если судьба выбирает нас…

Выскакиваю из-за бугра, пробегаю пару десятков шагов и спрыгиваю в глубокую воронку, за мной ныряют ординарец и связные. Выглядываю — рота продвигается вперед. Командую:

— За мной!

Пригибаясь, бежим дальше, до следующей подходящей воронки. Ныряем.

Судя по всему, авангард батальона уже занял первую линию немецких окопов. Густой дым закрывает видимость. Обращаю внимание, что активного огня по нам почему-то не ведется. Ни пулеметного, ни артиллерийского.

В следующей воронке встречаем раненых из девятой роты. Двое тяжелораненых лежат на дне. Один — без сознания, второй, раненный в бедро, громко стонет. Оба довольно грамотно перевязаны. С ними трое легкораненых, в том числе ефрейтор с простреленной рукой.

— Что тут у вас? — спрашиваю его.

— Да пулемет германский, вашбродь! Откуда-то справа бьет, прямо наскрозь дым! Нас и подранило. Мы тяжелых-то в воронку стащили, а троих — наповал.

— Ясно! Из десятой проходил кто?

— Были. Дальше пошли! Из ваших вроде никого не зацепило!

— Это хорошо!

Подползаю к краю воронки, выглядываю: уже видны остатки немецкого проволочного заграждения. Колючка в восемь колов снесена практически начисто — на немногих уцелевших столбиках лишь жалкие обрывки. Знатно наши пушкари поработали.

Впереди, шагах в десяти, лежат убитые. Не повезло мужикам.

Передаю автомат Савке и пытаюсь в бинокль разглядеть, откуда ведут огонь.

Облом. Все скрыто дымом и пылью.

Хотя, если рассуждать логически, пулемет может быть только между участками наступления — нашего и соседнего. Причем ближе к нам, иначе стрелял бы по сибирцам.

— Ладно! Пошли! — Забираю у ординарца оружие.

Первым выскакивает Жигун, за ним — мы. Перебегаем до следующего укрытия. Здесь уже наши. В двух соседних воронках расположились младший унтер-офицер Рябинин и шестеро солдат. На дне нашей воронки — убитый. Лежит навзничь, широко раскинув руки, на груди несколько темных пятен. Лицо закрыто каской.

— Кто? — вместо приветствия спрашиваю у унтера, кивая на труп.

— Орехов… — просто и коротко отвечает он.

— Другие потери есть?

— Никак нет! Там, у кольев, в воронке еще пятеро наших. Успели добежать, а нас накрыло. Пулемет-то с перерывами бьет. — Рябинин вздохнул.

Глядя на его вытянутую унылую физиономию, почему-то вспомнил ослика Иа. Жалкое, душераздирающее зрелище. Вот не повезло человеку с внешностью, хоть и служака он отменный. Спокойный, расчетливый.

— Что думаешь делать?

— Обождем, пока он по нас пулять перестанет, и поползем, по трое.

Тем временем над нашими головами засвистели пули, сбивая с развороченного края воронки комья земли.

Вот гад! Пристрелялся!

Вдруг откуда-то сзади раздалось резкое и короткое: «Банг»! Потом еще раз: «Банг», — и пулемет, подавившись очередным патроном, смолк.

Мы с Рябининым одновременно высунулись посмотреть — что и как? Сзади, у нашего предыдущего укрытия, маячил клепаный щит 47-миллиметровки системы Гочкиса. Артиллеристы подоспели вовремя.

— Чего сидим? Кого ждем? — Я сразу взбодрился. — Пошли! Вперед!

Еще один короткий бросок — и мы в воронке посреди бывшего проволочного заграждения. Тут уже никого нет — ушли вперед. Дождавшись остальных, двигаемся следом. По пути замечаю еще несколько убитых.

Наши? Не наши?

Еще полсотни шагов короткими перебежками — и мы сваливаемся в полузасыпанную немецкую траншею.

— Фух… — С трудом пытаюсь отдышаться. — Дошли…

4

Оглядываюсь.

Со мной четырнадцать человек. Гренадеры распределились по окопу, изготовившись к бою.

Кругом картина полнейшего разрушения — траншея местами обвалилась, местами отсутствует вообще… Справа от нас — разбитый прямым попаданием блиндаж, из-под расщепленных бревен торчат тощие ноги в ботинках с обмотками. Еще несколько убитых в «фельдграу»[38] застыли в различных позах у лежащего на боку, среди измятых патронных коробок и обрывков лент пулемета МГ-08.[39]

Огневая завеса, создаваемая нашей артиллерией, ушла вперед. Но несколько орудий бьют гранатами и шрапнелью по немецким траншеям метрах в двухстах правее нас. Обеспечивают фланг. Огонь русской тяжелой артиллерии стал еще глуше — эти гасят дальние тылы.

— Вашбродь! Наши идут! — окликает меня Рябинин.

Слева по окопу пробираются несколько человек, один из них с ручным пулеметом на плече. Впереди, низко наклонив голову, идет некто с автоматом в руках и тремя унтер-офицерскими лычками на погонах. Шмелев? Точно — Шмелев!

— Добрались?

— Так точно, вашбродь!

— Потери есть?

— Четверо раненых. Один — тяжелый. Вынесли мы его. Я там, у хода сообщения, второе и третье отделение оставил, прихватил пулеметчиков — да и вас двинулся искать.

— Кого-нибудь из девятой роты встретили?

— А как же. Там раненых с десяток. И один часовой — пленных охраняет.

— Пленных? И много пленных-то?

— Дюжины две будет. И новых тащат и тащат. Я уж думал, тут всех поубивало, ан нет — есть живые-то. Токмо очумелые совсем. Не соображают ничего.

— Ну еще бы! Двенадцать часов без перерыва долбили. Очумеешь тут!

Что там у нас на повестке дня? Задача второй волны атаки — обеспечение флангов. Значит, будем обеспечивать! Начинаю распоряжаться: