Если судьба выбирает нас…

Так вот — экстренное свертывание воинской части для передислокации по разрушительной силе сравнимо с одним потопом и двумя землетрясениями, вместе взятыми. Все бегают, орут, суетятся. Лиходеев матерится с такой громкостью и интенсивностью, что лесополоса, в которой мы расположились, вероятно, увянет навсегда. Я тоже успел сорвать голос и отбить кулак, раздавая животворящие тумаки и ценные указания.

— В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! — убедительно мотивировал я копейкинского зама — тормознутого, но исполнительного ефрейтора со смешной фамилией Юрец. — Если ты сейчас же не свернешь своих долбаных палаток и не погрузишься со всем своим долбаным барахлом на свои долбаные подводы, я тебе… Я тебе… В общем, не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе от этого будет очень-очень плохо!!!

— Слушаюсь, вашбродь!!!

— Бего-о-о-о-о-о-м!!!

Ефрейтор унесся прочь, едва ли не оставляя за собой инверсионный след, — подальше от начальственного гнева.

Ротное имущество — это семь повозок и две полевые кухни. Собрать весь ротный скарб, разместить его на повозках, причем в максимально упорядоченном виде, — это эпический подвиг, особенно с учетом того, что Филя Копейкин сейчас занят в полку с погрузкой пайков, патронов и массы другой сопутствующей хрени, а Лиходеева на всех не хватает.

Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев — командир 4-го взвода.

— Вашбродь, каптеры на нашу подводу шанцевый инструмент нагрузили!

— Твою мать!!! Поймаю Юрца — расстреляю на фиг, как врага народа!

— Дык чего делать-та?

— Сам разбирайся! Ты гренадер или хрен собачий? — Сказал, не подумав, а фраза мгновенно «ушла в народ» и употреблялась потом во всем полку по поводу и без повода.

Феерическая картина — посреди всего этого бардака стоит ясновельможный пан Казимир Казимирович Казимирский. В отутюженном кителе со сверкающими золотыми погонами, начищенных до зеркального блеска сапогах, в белых перчатках. И курит папироску, морщась от удовольствия, как сытый кот.

Вот кого точно пристрелил бы к едрене-фене…

Тьфу…

— Ваши блаародия! — Из глубин хаоса вынырнул вестовой командира батальона. — Господин капитан требует господ офицеров к себе.

— Идемте, барон, узнаем последние новости. — Казимирский щелчком выбросил окурок. — Быть может, они нас даже порадуют…

Все просто, честно и кристально ясно…

— Через час выступаем походной колонной. По прибытии на место — господам офицерам организовать рекогносцировку на местности, привязку по ориентирам для артиллерии, пулеметных и минометных команд. Личному составу батальона провести развертывание и по сигналу быть готовым к выдвижению в первую линию окопов. Вопросы? — Капитан Берг окинул взглядом офицеров батальона, окруживших стол с лежащей на нем картой.

— Цель и время начала наступления? — будничным тоном спросил штабс-капитан Ильин.

— Вы все узнаете на месте. Секретность, господа!

8

— Бух! Бух! Бух! — стучат солдатские сапоги по дороге. Мы выдвигаемся к линии фронта. Полковые колонны растянулись на порядочное расстояние. Впереди всех идет конная разведрота. За нею стройными ротными колоннами двигаются гренадеры, саперы, связисты. Позади движутся пулеметные повозки, за ними — артиллерия полка: привычные трехдюймовки и легкие полевые гаубицы. Еще дальше — минометная команда и обоз.

Казимирский с Лиходеевым топают в голове нашей колонны, а я с Савкой — в конце.

Идти не то чтобы очень весело — когда я нацепил на себя всю положенную амуницию, почувствовал себя верблюдом. Даже при условии, что мой ранец ехал отдельно — вместе с ротным обозом, — получалось тяжеловато.

Конечно, во времена оные — в учебке — мне пришлось побегать в «полной боевой», а в Чечне-то — мы все больше на БТР или на «уралах» рассекали…

Но сейчас — другое дело и другое тело. Да и амуниция образца 90-х годов XX века не в пример практичнее амуниции года 1917-го. Тут все надо подгонять до миллиметра, ибо всего до хрена и размещается исключительно на поясе. Если бы не плечевые ремни — вообще труба.

— Бух! Бух! Бух! — Мерный топот множества ног постепенно вводит в какое-то гипнотическое состояние.

Жара, пылища, мошкара… Все тридцать три удовольствия.

На ходу внимательно осматриваюсь по сторонам: признаки серьезного наступления налицо. Прифронтовая полоса буквально забита частями русской армии — видны позиции тяжелой артиллерии. То и дело мимо нас проскакивают кавалерийские разъезды, мелькают посыльные, связисты.

Сквозь грохот сапог, скрип телег и сопровождающую повседневную жизнь русского человека матерщину мне послышался странный тарахтящий звук — подвывая мотором, навстречу колонне катил мотоцикл. На вид — гибрид горного велосипеда с машинкой для стрижки газонов. На узком длинном седле, крепко вцепившись в руль руками в громадных кожаных крагах, восседал пропыленный самокатчик. На голове кепка козырьком назад и очки-консервы.

У меня перед армией был мотоцикл «Ява» — летал на нем как сумасшедший, но к этому агрегату я бы и близко не подошел. Экзотика, блин…

— Вашбродь! — От головы колонны мелко рысил нам навстречу Лиходеев.

— Ну что там случилось?