Если судьба выбирает нас…

Я наклонился, чтобы рассмотреть получше. Сделано было весьма искусно, с большим вниманием к деталям, вплоть до зеркал заднего вида. На решетке радиатора вырезана надпись «Scania», а на бампере табличка с номерным знаком…

— Откуда это у вас, Василий Илларионович?

— Из Холмогор! Это работа поморского корабела Касьяна Шергина. Старик умер двенадцать лет назад, а модель я у его сыновей выкупил — сам ездил в Холмогоры разузнать подробности. У них такого добра много — машины, самолеты, корабли, здания. Насколько я понял, перенос случился в одна тысяча восемьсот тридцать девятом или сороковом году. Коч,[171] на котором поморы шли на промысел, попал в шторм, и его выбросило на камни. Молодому Касьяну перебило обе ноги — по тем временам тяжелейшая травма. Однако он очень быстро оправился, хотя так и остался хромым на всю жизнь. Старики вспоминали, что парень странно переменился, замкнутым стал, говорил непонятно, но это списали на последствия болезни. В море Касьян ходить уже не мог, и его взяли подмастерьем к плотникам-корабелам. Так он всю жизнь и прожил в Холмогорах, женился, родил шестерых детей, внуками обзавелся. Уважаемым человеком был, но с одной только странностью — любил из дерева мастерить поделки непонятные и удивительные.

— Действительно удивительные! Просто чудо какое-то!

— Талант у него был! И немалый! В одна тысяча девятьсот восьмом году, когда я со следственной бригадой появился и стал про него расспрашивать, мне вручили старую тубу из вощеной кожи — старик завещал отдать, ежели будет таковой случай! А в тубе было письмо от Руслана Сергеевича Захарченко, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, — крик души человека, заброшенного в иное время…

— А как вы на него вообще вышли? В Холмогорах-то?

— Мне из Архангельска один из сотрудников привез сувенир: Спасскую башню Московского Кремля, вырезанную из дерева и со звездой вместо орла на шпиле… То ли старик, когда мастерил этот шедевр, напутал что-то, то ли намеренно сделал не так, как есть, а как могло бы быть. Не знаю…

— Понятно, а сувенир где?

— Дома у меня стоит, в библиотеке…

13

— Теперь наступила очередь тех, кто вместе со мной находился в момент переноса в аппаратной. Больше всего я опасался за одного из моих коллег — того самого куратора от ФСБ. Мутный человек — хоть мы и были знакомы около месяца, но очень уж он мне не по нраву пришелся. Чутье, знаете ли… Этот был не из оперов, а из породы сотрудников новой формации, как он сам хвастался: «Я — не убогий держиморда! Я — эффективный менеджер». На самом деле только и знал, что бюджет пилить и победные реляции наверх отсылать… Тьфу… Да еще и интересовался время от времени «экономическими выгодами» проекта!

— Неприятный тип…

— Не то слово! Ну да история нас рассудила, не дала ему шанса «развернуться».

— В каком смысле?

— В самом прямом! Помер он быстро… Уж как я землю рыл, чтобы хоть какую-то информацию о нем найти, — словами не передать! Аж бессонницей начал маяться! Но мои поиски увенчались успехом: следы нашего «менеджера» отыскались в записках лекарского помощника Мелантия Лопухова. Двадцать шестого августа одна тысяча восемьсот двенадцатого года в лазарет с Багратионовых флешей был доставлен раненый солдат Одесского пехотного полка Власий Козлов. Автор записок уверен, что ранения его были смертельны, но человек без правой руки и с вырванным боком каким-то чудом был еще жив! То и дело бедняга впадал в беспамятство, а приходя в сознание, каждый раз спрашивал — где он находится, какое сегодня число и какой год? В бреду он назывался «полковником Малышевым из Выизбы», твердил, что «они не знают, с кем связались» и «песец яйцеголовым»! Раненый умер спустя несколько дней от заражения крови и был похоронен на Бородинском поле.

— Сурово… А «Выизбы» — это что?

— Видимо, Лопухов так интерпретировал незнакомую ему аббревиатуру ФСБ!

— Ну да, конечно… Мог бы и сам догадаться!

— Последним в нашем списке, но не последним по значению я считаю нашего системного администратора Павла Померанцева. То, что с ним произошло, заслуживает отдельного разговора. Итак, в момент аварии установки трое из четверых присутствующих в аппаратной, в том числе ваш покорный слуга, были переброшены мгновенно, а вот дальше стало происходить нечто странное. Центральная часть помещения оказалась заключена в полупрозрачную сферу, которая просуществовала еще трое суток, после чего схлопнулась в себя, вместе со всем содержимым. Таким образом, перенос Павла был сопряжен с удивительным эффектом, который в конечном итоге перебросил его в двенадцатое марта одна тысяча восемьсот первого года в Михайловский замок, в спальню, где на измятой кровати лежало мертвое тело императора Павла Первого. Точнее, в момент начала переноса его величество был еще жив, но поскольку процесс оказался растянут во времени, то к его завершению реципиент уже скончался.

— Ого!

— То ли еще будет! Перенос, в его «классическом» виде, не состоялся, зато благодаря уникальному стечению обстоятельств лейтенант-стажер Померанцев не получил материального воплощения.

— Это как?