Если судьба выбирает нас…

Страшно от мысли, что вот эдакий «чемодан» ухнет тебе на голову, и тогда – все. Совсем все!!!

Артподготовка длится уже шесть часов.

Через наши головы непрерывно долбят орудия всех калибров. Очень утомительно слушать всю эту многодецибельную какофонию, а еще более утомительно – сидеть и ждать. Пока стреляла только наша артиллерия – было еще ничего, но около девяти утра немцы начали встречный обстрел. Для начала досталось выгоревшему лесу, отделявшему нас от передовых позиций, а потом германские двадцативосьмисантиметровые гаубицы стали бить по предполагаемым районам сосредоточения резервов.

Вот тут-то я страху и натерпелся.

Этот страх двойной – подсознательный и иррациональный, который испытывает тело, и сознательный, с которым пытается бороться разум, понимая опасность.

Одиннадцатидюймовые снаряды перелетали через наши позиции и взрывались где-то в пятистах метрах позади.

Тем не менее сотрясение земли ощущалось всем телом.

Это вам не минометный обстрел, под который в 95-м угодил на Кавказе…

Я посмотрел вверх. Там, на значительной высоте, шли большие четырехмоторные бипланы – русские бомбардировщики несли свой смертоносный груз, предназначенный немецким артиллеристам. Шесть групп по три самолета. На некоторой дистанции от бомбовозов мелькали шустрые истребители.

Поторопились бы, а то мы тут уже час сидим, обстрел терпим. Вот накроют нас, совершенно случайно притом, – им потом стыдно будет.

Земля вновь содрогнулась от падения очередного двадцатипудового гостинца.

Сволочи…

Напротив меня, скрючившись и зажав между коленями дробовик, в окопе сидел Савка.

При каждом взрыве его каска звякала о ствол ружья. Бледные губы непрерывно шевелились – мой ординарец истово молился.

А вот сидящий справа от меня унтер-офицер Наумов внешне был абсолютно спокоен. Глаза закрыты, на умиротворенном лице – улыбка.

Как там у поэта – «Гвозди бы делать из этих людей»?

Так вот, Наумов – мужик для этого дела вполне подходящий. Нервы – так точно железные.

Блин! Да когда же все это кончится!!!

У меня сейчас такое состояние, что дайте мне немца – я его зубами загрызу. Даже стрелять не буду, потому что пуля – это слишком легкая смерть.

Однако спустя некоторое время вражеский обстрел внезапно прекратился.

Слава богу!

Наши же орудия продолжали палить, перемалывая оборону противника, районы сосредоточения подкреплений, полевые батареи. И это хорошо. Чем больше они сейчас перебьют немцев, тем меньше нам потом возни.

Я посмотрел на часы – без четверти одиннадцать.

2

Прошлым вечером, незадолго до ужина, нас посетили командир полка с офицерами штаба и мой знакомый любитель пения – отец Серафим, оказавшийся протоиереем!

Полковник Беренс произнес прочувствованную речь о трудном часе для Отчизны, о полковых традициях, о чести и мужестве.

Под сенью развернутого полкового знамени батюшка отслужил молебен: «Моли, Угодник Божий Николай, воинству нашему даровати на враги одоление, Отечеству во благочестии непоколебиму пребыти и сыновом Российским спастися».

По окончании обряда в сопровождении служки с иконой он прошелся вдоль строя всех четырех рот нашего батальона, окропляя шеренги святой водой. Потом солдаты повзводно подходили за благословением, целовали крест.

Я тоже приложился.

Артподготовка продолжалась.

Из ответвления хода сообщения появился Лиходеев и с заговорщическим видом вручил мне бебут в ножнах – изогнутый обоюдоострый кинжал с сорокасантиметровым клинком. Бебутами вооружали пулеметчиков и солдат с дробовиками – вместо штыка. Савка тоже обзавелся таким, когда сменил винтовку на помповое ружье.

– Это еще зачем?! – Из-за грохота артиллерийской стрельбы приходилось орать.

– Нехорошо это, вашбродь, без ножа по траншеям лазать. Тут ведь как – тонущий за соломину хватается, а гренадер – за нож.

– Да куда мне такой! Им же коня зарубить можно!

– Вот! – Лиходеев поучительно поднял палец. – Вы, вашбродь, в самую суть проникли! Без него – никак невозможно. Бебут знатный. Сам подбирал в оружейке!

– А ты-то как же?

– А у меня «братишка» при себе. – Кузьма Акимыч ловким движением достал из-за спины топор с оплетенной кожаными ремешками ручкой. – Я к нему привыкши. А вам бебут – в самую пору будет.

– Ладно, давай… – Я забрал у совершенно счастливого фельдфебеля кинжал. – Пригодится!

Разберусь как-нибудь. Скомпилирую знание ножевого боя конца ХХ века и науку Никифора Беспалого, учившего меня и брата владению шашкой в ХХ века начале!

Вздохнув, встал на одно колено и принялся цеплять ножны к правому боку. Е-мое! Ремень и так обвешан по периметру – кобура с браунингом, фляжка, лопатка, противогаз, патронная сумка, а теперь еще и это. Через плечо на ремнях – гранатная сумка, полевая сумка. На шее – бинокль, в руках – автомат в чехле и свисток в кожаном кармашке на портупее – до кучи. Сразу вспомнился анекдот: «А теперь со всей этой фигней мы попытаемся взлететь…»

Это притом, что ранец офицеру в бою не полагается и мой сухпай и четыре коробки патронов тащит Савка. Мне еще вчера при переходе нелегко пришлось, а тут – в атаку идти. Залегать, ползать, окапываться.

В общем, «Господи, спаси и сохрани…».