Если спросишь, где я: Рассказы

Я сказал все, что хотел. Теперь я спокойно сидел на стуле в кухне и наблюдал, как он работает. Иногда я посматривал в окно, за которым шел дождь. Начинало темнеть. Он выключил пылесос. Он стоял в углу рядом с входной дверью.

— Хотите кофе? — спросил я.

Он тяжело дышал. Он вытер лицо.

Я поставил греться воду, и когда она закипела и я выставил две чашки, он уже все разобрал и сложил обратно в баул. Затем он подобрал письмо. Прочел адрес и внимательно посмотрел на адрес отправителя. Сложил письмо пополам и сунул в задний карман. Я смотрел на него. Только смотрел, и больше ничего. Кофе начал стынуть.

— Это мистеру Слейтеру, — сказал он. — Я этим займусь. Наверно, я обойдусь без кофе. Лучше не топтать ковер. Я его только что вымыл шампунем.

— Это правда, — согласился я. Потом я спросил: — Вы уверены в имени адресата?

Он достал с дивана пиджак, надел его и открыл дверь. Дождь все еще шел. Он вступил в боты, застегнул их, надел плащ и обернулся.

— Вы хотите посмотреть? Вы мне не верите?

— Просто показалось странно, — сказал я.

— Ладно, мне надо идти, — сказал он. Но он не двигался с места. — Вам нужен пылесос или нет?

Я посмотрел на большой баул, уже закрытый и готовый к путешествию.

— Нет, — ответил я, — наверно, нет. Я скоро отсюда съеду. Он будет только мешаться.

— Понятно, — сказал он и захлопнул за собой дверь.

Зачем же, дорогой? (Перевод А. Рейнгольда)

Уважаемый сэр,

Ваше письмо, в котором вы расспрашиваете о моем сыне, было для меня полной неожиданностью. Как вы смогли меня разыскать? Я переехала сюда много лет назад, сразу после того, как все началось. Никто здесь не знает, кто я на самом деле, но я все равно боюсь. И боюсь я только его. Когда я читаю газеты, всегда невольно качаю головой, не верю собственным глазам. Читаю то, что о нем пишут, и спрашиваю себя: неужели этот человек и вправду мой сын, неужели это он творит все это?

Он рос очень хорошим мальчиком, только был вспыльчивый и часто говорил неправду. Но в его поведении не было ничего странного. Все началось однажды летом, после празднования «Дня независимости», тогда ему было около пятнадцати. Наша кошка, Труди, куда-то подевалась, ее не было всю ночь и целый следующий день. Миссис Купер, ее дом прямо за нашим, пришла ко мне в тот день вечером и сказала, что Труди пробралась к ней на задний двор, чтобы там умереть. Труди была вся истерзана, но миссис Купер смогла ее узнать. Мистер Купер похоронил то, что осталось от нашей кошки.

«Истерзана? — спросила тогда я. — Что вы имеете в виду под словом „истерзана“?»

Мистер Купер видел, как двое мальчиков — в поле — засовывали ей петарды в уши и еще сами знаете куда. Он хотел им помешать, но они убежали.

«Кто, кто мог такое с ней сотворить, вы их узнали?»

Одного он не узнал, а второй побежал в этом направлении. Мистер Купер думает, что это был ваш сын, сказала мне она.

Я покачала головой. Нет, это невозможно, он никогда бы не стал такого делать, он любил Труди, Труди прожила в нашей семье много лет, нет, это не мой сын.

В тот вечер я рассказала ему о том, что случилось с Труди — он очень удивился и разнервничался, сказал, что мы должны найти негодяев, предложить награду за их поимку. Даже напечатал какое-то объявление и сказал, что повесит его в школе. Но тем же вечером, перед тем как пойти в свою комнату, он сказал: «Не переживай так, мама, она была старая, прожила почти семьдесят кошачьих лет, это долгая жизнь».

Он устроился помощником кладовщика в Хартлейз по вечерам и субботам. Там работала одна моя знакомая, Бетти Уилкс, ну и обещала замолвить за моего сына словечко. Я рассказала ему об этом в тот вечер и добавила, что работу молодому человеку сейчас трудно найти.

А в тот день, когда он должен был получить свой первый чек, я приготовила на ужин все, что он любит. Стол был уже накрыт, когда он пришел. «Вот и хозяин дома», — сказала я, обнимая сына. — «Я так горжусь тобой, дорогой, сколько тебе заплатили?» — «Восемьдесят долларов», — сказал он. Я была поражена. «Это же просто замечательно, милый, — сказала я, — не могу поверить». «Я очень голоден, — ответил он, — давай поедим».

Я была вне себя от счастья, но не могла в это поверить — он зарабатывал больше, чем я.

Когда я относила вещи в стирку, то нашла квитанцию из Хартлейз — там было 28 долларов, а не 80. Почему он не сказал правду? Этого я понять не могу.

Бывало, я спрашивала его: «Где ты был вчера вечером?» «На концерте», — говорил он. Потом выяснялось, что он ходил на школьную дискотеку или катался с кем-нибудь на машине. Ума не приложу, какая разница, что он делал? Почему нельзя просто сказать правду, зачем же лгать собственной матери?