«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №1

– Не убивайся, братишка, – Янека уже понесло, – в тюрьме ты человеком станешь. Там у вас, говорят, питание приличное, дисциплина, всякие спортивные мероприятия. И специальность приобретёшь ходовую – столяра или какого-нибудь слесаря-сантехника. Выйдешь на волю – будет чем кусок хлеба зарабатывать… Да, кстати, – он полез в карман и вытащил портмоне, – вот твои пятьсот долларов. От себя добавляю за перенесённые страдания ещё стольник…

– Забери деньги, – мрачно сказал я, – не нужно мне ничего…

– Ты их честно заработал, – беззаботно махнул рукой Янек. – Не твоя вина, что репортаж мы так и не сделали. Но как-нибудь выкрутимся. Кое-какие видеоматериалы сохранились, а впечатлений у меня столько, что на пару приличных статей для газет вполне хватит…

– Забери деньги, – повторил я, – дело не в них.

– А в чём?

– Я просто дурак по жизни. Не надо было соглашаться на эту поездку в Газу. И тебя надо было отговорить. Может быть, из-за меня всё и произошло.

– Ты ни при чём. Я журналист, и у меня было задание сделать репортаж.

– И всё равно, не нужна была эта поездка.

– Что произошло, то произошло. Не комплексуй. Эта поездка уже вошла в нашу с тобой историю. Будет что вспомнить на смертном одре. Я же всем своим знакомым буду рассказывать о ней! Представляешь, сколько я после такого рассказа дамочек в койку уложу?!

– Как хочешь, а деньги забери, – снова сказал я и отвернулся. – Как от этой поездки не было ничего хорошего, так и от этих денег мне не будет пользы…

– Вот ты о чём! – расхохотался Янек. – Суеверный ты, брат! Чепуха это всё полная! От денег не бывает ни пользы, ни вреда. Как ты сам ими распорядишься, так и будет. Если ты негодяй, то и употребишь их во зло, а ты, насколько я знаю, человек совестливый и хороший…

– Ой, только об этом не надо, а то я разрыдаюсь.

– Бери, пока я добрый, больше уговаривать не буду! – Янек поглядел на часы и вздохнул. – Засиделись мы тут с тобой. Дел-то у меня невпроворот. В Тель-Авив нужно лететь, отчитываться перед начальством. Да и в компанию заскочить, где джип брали в аренду. Ещё тот понос разгребать придётся…

Провожать себя он не разрешил. Некоторое время я наблюдал из окна, как он выходит из подъезда, подходит к краю тротуара, машет рукой и что-то жестами объясняет подъехавшему такси, потом садится рядом с водителем и уезжает.

Ближе к полудню, когда наступает пик жары, улица пустеет, и всё вокруг погружается в спячку. Лишь горячий пустынный ветер гонит по асфальту обрывки каких-то бумаг, сухой мусор и пустые пластиковые пакеты.

Я перевёл взгляд на стол с остатками нашего пиршества. Между тарелок сиротливо лежали пять стодолларовых купюр и чуть поодаль ещё одна. Этих денег вполне хватит мне на месяц, а то и на два. Мне бы радоваться, да что-то особой радости не было.

Я полез в душ, и только под резкими холодными струями мне стало наконец легче. Я подставлял лицо под самый рожок душа и ловил губами струи. Вода казалась мне чуть солоноватой. А потом я неожиданно понял, что из моих глаз катятся слёзы. Солоноватый вкус воды, наверное, от них…

Степь да степь кругом…

Каждый раз, когда я пересекаю контрольно-пропускной пункт и несусь на своей машине по пустынной дороге в сторону арабского города Хеврона, мной почему-то овладевает какое-то отчаянное и безумное веселье. Я принимаюсь орать в полный голос какую-нибудь с детства любимую песню. Что-нибудь вроде «Ехал на ярмарку ухарь-купец…» или «По диким степям Забайкалья…», и голос мой почему-то в эти минуты фальшив до невозможности. Хотя, по утверждениям знакомых, петь я могу вполне прилично и слух меня не подводит.

Но тут ситуация совсем другая. Пение действует на меня как боевой клич на индейца, который выходит на тропу войны против бледнолицых. Тут следить за правильностью пения некогда. Надо следить за дорогой и за вероятной опасностью, которая может подстерегать за каждым поворотом.

А дорога и в самом деле причудливо изгибается, петляя вокруг холмов и больших нагромождений камней, ныряет в долины и вгрызается в перевалы. Ведёт она от поселения к поселению, очень напоминающая ветку дерева, которую на тонких ножках-ответвлениях облепили листья – окружённые высокими решётчатыми оградами с массивными раздвижными воротами два-три десятка домов, и у ворот всегда дежурят солдаты в касках, бронежилетах и с автоматами в руках. В этих поселениях живут наши люди. Кроме того, повсюду здесь разбросаны арабские деревни, которые охранять незачем – с нашей стороны никакой опасности для них нет.