Если небо молчит

«С юмором у дамочки все в порядке», – отметил про себя Максим и, скинув на пороге серые замшевые туфли, ставшие от воды черными и гладкими, пошлепал в носках в ванную комнату.

– Прошу прощения! – задрав голову, крикнул он. – После душа я имею обыкновение ходить по дому в трусах! Уверен, что вам на это наплевать, но решил на всякий случай предупредить!

– Если придете к столу нагишом – останетесь без ужина! – откликнулась Михеева.

Пятнадцатиметровая кухня была обставлена в стиле модерн. Над плитой со множеством ручек и кнопок нависала пузатая хромированная вытяжка. Полочки, шкафчики и пеналы, закрытые матовыми стеклами с напыленным серебряным рисунком, отливали металлическим блеском. Столешница под мрамор соединяла полукругом всю рабочую зону и заканчивалась вместительной раковиной, в которой стояли два пустых стеклянных бокала. Под натяжным потолком горела дюжина галогеновых светильников. Пол, выложенный серой плиткой, сиял ослепительной чистотой, словно хозяйка имела обыкновение завтракать прямо на нем.

Обеденная зона от рабочей была отделена условной границей в виде узкой стальной пластины на полу. Почти десятиметровое пространство казалось полупустым. Здесь также преобладали холодные тона. Стены, оклеенные синими моющимися обоями, были утыканы полочками с неизменными фарфоровыми статуэтками, единственное окно зашторено прозрачными голубыми занавесками, а на крохотной тумбочке едва умещался модный музыкальный центр с двумя хромированными колонками. В самом центре столовой стоял стол на трех металлических ножках со стеклянной поверхностью. Рядом – три стула с высокими спинками, обитых сиреневой клеенчатой материей.

На одном из них сидела Михеева и рассеянно листала последний номер журнала «Караван историй» с фотографией известной, но уже примелькавшейся актрисы, открытой в свое время режиссером Говорухиным, а потом им же и забытой.

В динамиках музыкального центра звучал голос Джанго, поющего про холодную весну.

Татьяна подняла глаза на вошедшего Танкована, успевшего переодеться в желтую футболку и черные спортивные штаны, и указала на место за столом напротив себя:

– Садитесь, ужинайте.

На аккуратной сиреневой подставке дымилась тарелка с вареным картофелем и крохотными сосисками величиной с палец. Поодаль стояли плетеная хлебница с мелко нарезанным французским батоном и фарфоровая салатница со свежими овощами. Вилка и нож лежали рядом, на ресторанный манер завернутые в бумажную салфетку.

– Премного благодарен! – Максим уселся за стол, устраиваясь поудобнее, подвигал под собой стул, оказавшийся на редкость тяжелым, и аккуратно, двумя пальцами извлек из салфетки вилку. – Приятного аппетита!

– Спасибо, – кивнула Михеева. – Я уже поела.

– Это я – себе, – пояснил он, схватив хлеб и поддев вилкой дымящуюся сосиску. – Приятного аппетита, Макс! Спасибо, дорогой Макс!

Адвокатесса опять оторвалась от чтения, некоторое время молча наблюдала, как ее гость управляется с ужином, а потом спросила насмешливо:

– Вы всегда разговариваете сами с собой? Да еще столь дружелюбно.

– Разумеется, – кивнул тот, набив рот и с удовольствием жуя. – Приятно ведь поговорить с умным человеком.

– Как прошел день? – поинтересовалась Михеева без особого интереса.

«Ого! – мысленно воскликнул Максим. – Мы уже похожи на супружескую пару, проведшую в браке не один десяток лет и лениво обсуждающую за столом итоги минувшего дня».

– Славно, – ответил он и надкусил огурец, извлеченный пальцами из салатницы. – Спас свою карьеру и, полагаю, успел продвинуться по служебной лестнице.

– Рада за вас. – Адвокатесса перевернула страницу журнала. – Уверена, вы не пропадете в жизни.

«Ты еще пока не можешь быть в этом уверена, – хмыкнул про себя Танкован. – Но скоро…»

– А вам не интересно, как закончился день у меня? – вдруг спросила Михеева и отложила в сторону «Караван историй».

– Отчего же, – пожал плечами Максим. – Если вам не лень рассказать – с удовольствием послушаю.

– Я думала, вы проявите большую заинтересованность, – заметила она. – Ведь речь идет о жизни и здоровье вашего друга.

«Ах, да! – с досадой вспомнил Танкован. – Эта дура все-таки потащилась в больницу к Руслану!»

Он отложил вилку и вытер салфеткой губы.

– Я как раз собирался расспросить вас о нем, не дожидаясь завтрашнего дня, когда сам смогу навестить беднягу.

– Я так и подумала, – кивнула Михеева и холодно разрешила: – Расспрашивайте.

Максим отодвинул тарелку и озабоченно нахмурился.

– Он в сознании?

– В полном.

– Как чувствует себя?

Татьяна откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.

– А как бы вы себя чувствовали, лежа на казенной кровати с отрезанными гениталиями, в полном одиночестве, забытый и брошенный всеми, даже лучшим другом?

Максим изменился в лице.

– Вы словно пеняете мне на что-то, – пробормотал он. – Как будто это я… отрезал… кастрировал Руслана.

– Не вы, – согласилась Михеева. – Но по вашей вине. А вы даже не удосужились навестить друга в больнице!

– Смените, пожалуйста, тон! – вспылил Максим. – Кто вам дал право обвинять меня? Насколько я помню, вы адвокат, а не прокурор!