Если бы я был вампиром

— Зато я могу, — первый раз за все время перебил Ромиус. — После того как мы узнали, что Вельхеор это не Вельхеор, а Виктор, мы с Зикером вернулись в пограничные земли и пробрались в горящий замок Вельхеора под предлогом помощи в тушении пожара. Это, конечно, смотрелось странновато — два Ремесленника, помогающие тушить пожар в замке одного из самых злейших своих врагов, но политические интриги могут и не такое. Если вспомнить, что в советниках у Императора сейчас ходит один из родственников Кельнмиира... Но сейчас не об этом. Так вот, пока Зикер помогал в тушении пожара, я пробрался в кабинет Вельхеора и там нашел остатки сгоревших записей. Судя по ним, Кею и Виктору я это уже рассказывал, Вельхеор переносил свою душу по частям в тело Виктора. Уж не знаю, каким образом, но ему это удавалось довольно легко и равномерно до тех пор, пока Виктор не прошел это их Посвящение.

— Выходит, Посвящение, пусть и некорректное, действительно упрочило связь с темной душой Вельхеора, и переселение пошло быстрее, — кивнул Кельнмиир. — С этим все понятно. Теперь у нас есть еще одна загадка — перстни.

Ох уж мне эти гадкие ювелирные изделия, сколько мороки с ними было…

— Какая же это загадка? — удивился Ромиус. — Неужели вы не узнали ученических перстней? По внешнему описанию и свойствам все сходится.

— Это-то понятно, — отмахнулся Кельнмиир. — Но вот откуда они взялись в их мире? Есть лишь две вероятности: либо кто-то их создал в том мире, что невозможно, потому что техномагия такой сложности требует высокого развития Ремесла; либо они попали к вам из нашего мира, что так же невозможно.

Я опять начал зевать, но едва услышал о перстнях, встрепенулся.

— А что это за ученические перстни?

Ромиус с трудом отвлекся от размышлений и объяснил:

— Это перстни, которые у нас носят все дети примерно с шести до десяти лет. Они развивают способность использовать «маги» и управлять энергией. Зачем ребенку целыми днями сидеть на занятиях, когда он может просто ходить в ученическом перстне и ежедневно, не осознавая этого, развивать свои способности? А когда развитие достигнет определенного предела, перстень сам снимется. Соответственно, пока ребенок этого уровня не достигнет, он его снять не сможет. Чем раньше ребенок снимет этот перстень, тем больший вес он будет иметь среди своих сверстников. Сам не осознавая того, желанием быстрее снять перстень ребенок помогает учебному процессу. Эти ученические перстни придумал Великий Ремесленник, возможно, самый лучший за последние несколько столетий. К сожалению, он был убит на одной из войн. Было это... дай бог памяти... около четырех сотен лет назад. До того, как этот Ремесленник создал перстни, дети ходили в специальные школы, в которых проводили долгое время в упражнениях на развитие внутреннего контроля и умение обращаться с энергией, причем занимало это лет восемь. А теперь требуется всего лишь четыре года, чтобы научиться тому же самому, и все благодаря этому Великому Ремесленнику. Жаль, что он умер приблизительно в возрасте Кея...

— Да, веселый был парень, — согласился Кельнмиир. — Любил хорошие шутки и при этом был весьма умен.

Возникла короткая пауза.

— И этот перстень, надетый на тебя, так же сыграл роль катализатора, — наконец продолжил Ромиус.

— То есть я закончил вашу начальную школу? — удивился я.

— А толку? — усмехнулся Ромиус. — Ученические перстни лишь развивают способности, а не учат ими пользоваться...

— А зеленый перстень, а глаз на стене?! — перебил я.

— Какой глаз? — отвлеченно спросил Кельнмиир, явно размышляя о своем. — Ученические перстни всегда красные, потому что используют силы сферы огня. Они не могут быть зелеными… то есть могут, конечно, но зачем?

Я растерялся.

— Я же рассказывал уже...

— Э-э-э, Виктор, да ты уже заговариваешься. Когда ты такое говорил? — повертел пальцем у виска Кей.

Такого я от них не ожидал. Никто почему-то не слушает меня, когда я говорю о зеленом глазе на стене. Даже внимания на него никто, кроме Ланы и Чижа, не обратил. Да и они потом, как мне кажется, забыли об этом.

Поэтому я обиженно засопел, но больше спорить не стал.

Кельнмиир и вовсе меня не слушал, а продолжал рассуждать: