Если бы…

По вечерам, если оставались силы, играли в «козла», в карты, в шахматы. Больше развлечений не было. Иногда Николаич выделял ребятам бутылку водки, для подъема настроения, как он говорил. Выпивали по 50 грамм, больше начальник не позволял, да и на десять человек больше не получалось. Всего в лагере их было двенадцать, но Эрчим и Кукушонок водку не пили.

Из приехавших в лагерь, вместе с Сергеем и Кукушонком, только они и Андрей Зимин, прозванный Зимой, были новичками. Все остальные, если и работали до этого не прямо здесь, то в других подобных местах и имели представление обо всех трудностях и условиях жизни связанных с такой работой.

Сергей довольно быстро втянулся, тем более, что особо скучать или переживать было некогда. Труднее всего пришлось Кукушонку, первую неделю он ходил тихий, как в воду опущенный, но к концу второй недели уже совсем привык и, чувствовал себя опытным покорителем севера.

Все, включая молодых ребят, относились к добродушному доверчивому и смешливому Кукушонку с отеческой заботой. Как всегда бывает с самыми младшими, над ним все время подшучивали, но по-доброму. И Кукушонок, освоившись и успев ко всем привыкнуть, уже не краснел как маков цвет, а хохотал над шутками вместе с остальными.

Зима был полной противоположностью Кукушонка. Прозвище очень подходило ему. Он всегда был хмурым, молчаливым, редко улыбался и в свободное время обычно лежал на своей кровати и курил, редко принимая участие в игре в карты или в общей беседе.

Сергей привез из Москвы несколько книг и по вечерам иногда читал, а иногда просто лежал и вспоминал Веру. Милое нежное лицо, улыбку, мягкие шелковистые волосы. Иногда ему казалось, что он ощущает прикосновение ее волос к своей щеке, чувствует их аромат, ее запах. В такие минуты он ощущал почти невыносимую тоску по ней, тоску по дому, по маме.

Время незаметно шло. Спустя три недели после его приезда в лагерь, начались обильные снегопады. Снега наметало столько, что по утрам назначали двух дежурных. Один готовил завтрак, а второй шел откапывать двери ангара, что бы потом прогреть его до начала работы бригады.

Мело неделю, а потом снег прекратился, и грянули обещанные шестидесятиградусные морозы. Николаич отменил работы, пока мороз немного не спадет. Пришлось отменить запланированную поездку в город. Раз в месяц ездили пополнить запас продуктов, забрать и отправить почту и рабочие отчеты. Потянулись унылые, однообразные и бесконечно-долгие дни. Сидение в четырех стенах маленьких вагончиков, оказалось, куда большим испытанием, чем работа на лютом холоде.

Поначалу обрадовавшись неожиданному отдыху, люди уже на второй день начали сходить с ума в крошечном душном пространстве своих жилищ, запертые в них как в тюрьме. На улицу было не выйти. Никакая одежда не спасала от лютого мороза. До соседнего вагончика добегали бегом, чтобы не обморозить лицо. По вечерам, изнывающие от бездействия, обитатели лагеря, отрезанные от всего мира снегами и холодом, собирались все вместе в одном из вагончиков. Травили байки, играли в карты, кости, того же козла, выпивали, ради поддержания боевого духа уже по 100 грамм (Николаич расщедрился, понимая, что ребята маются и не знают куда себя деть) и потом расходились. Так продолжалось десять дней. На десятый день мороз начал ослабевать, а на одиннадцатый столбик термометра поднялся до -30. Все высыпали на улицу, радостные, счастливые, что закончилось это вроде бы и не долгое, но тягостное заключение. Гонялись друг за другом как дети, кидали друг друга в снег, смеялись и радовались долгожданной свободе, даже не замечая, что на улице, по-прежнему, страшно холодно.

На следующий день, за завтраком Николаич объявил, что по случаю страшной жары, на улице было всего -25, он отправляет Эрчима и Пашу Головина на одном из вездеходов в город. Остальные, отдав письма, приготовленные для отправки заждавшимся матерям, женам, девушкам и друзьям, вернулись, к прерванной морозами, работе.

Ноябрь 1990г.

Первое письмо пришло, когда Вера уже начала сходить с ума от ожидания и тревоги. После отъезда Сергея, она, выждав неделю, потому что прекрасно понимала, что даже и через неделю, навряд-ли, письмо успеет дойти до Москвы, стала ежедневно проверять почтовый ящик. Каждый раз, заглядывая внутрь и не находя желанного письма, она испытывала разочарование. После двух недель ежедневных проверок, она открывала почтовый ящик уже не с надеждой, а скорее со страхом – вдруг опять нет. Спустя месяц она совсем извелась и поручила Соне проверять почту, что бы зря не расстраиваться, но через два дня не выдержала, и снова стала заглядывать в ящик сама.

Единственное, что ее успокаивало, что и Вован не получал от Сергея писем, и мать Сергея еще ничего не получала. Вован ходил ее проведать, и она пожаловалась, что Сережа не пишет.

– Может быть с ним, что– то случилось?– с тревогой спросила Вера у Вована.

– Ничего с ним не случилось.– Спокойно ответил бесчувственный Вован.– Если бы что-то случилось, тогда бы мы уже точно знали. У них там рация есть. Радиограмму бы отправили.