«Если», 2012 № 08

Постепенно до него дошло, что люди ведут два разговора одновременно: один словами, а другой сигналами, выглядящими нелогично, — интонациями, углом наклона головы, направлением взгляда, скрещиванием ног, переплетением пальцев…

Он оказался глух к этому языку внутри языка, не имея понятия о правилах, которые все воспринимали как должное.

После долгих мучений он все же сформулировал точные аксиомы и вывел сложные теоремы насчет другого, бессловесного языка. У него ушли годы проб и ошибок, чтобы создать систему более-менее работающих правил. Следуя им, он не привлекал к себе внимания. Он научился создавать видимость того, что пытается, но не очень упорно. И это сделало среднюю школу безопасным местом — по большей части.

В идеале, он хотел бы получать четверки по всем предметам, чтобы раствориться в анонимности толпы, но с математикой это было очень трудно. Ему всегда нравилась математика за ее конкретность, рациональность, четкое ощущение правильного и неправильного. Сделать сознательную ошибку в контрольной работе было выше его сил. Это выглядело предательством. Лучшее, что он смог придумать, — стирать ответы на несколько задач в каждой контрольной, уже решив их все.

— Дэвид, задержись, пожалуйста, после уроков, — попросила мисс By, когда прозвенел звонок. Несколько учеников бросили на него мимолетные взгляды, гадая, в какую неприятность он вляпался. Но класс быстро опустел, а Дэвид остался в одиночестве за партой.

Мисс By, студентка-практикантка, оказалась в школе всего на семестр. Молодая и красивая, она школьникам понравилась. Мисс By еще не успела набраться циничности, и ученики пока были ей интересны.

Она подошла к парте и положила перед ним листки с контрольной.

— У тебя на последней странице правильные ответы, но ты их стер. Почему?

Дэвид осмотрел страницу. Она была пуста. Как же мисс By узнала? Он всегда соблюдал осторожность: легко нажимал на карандаш и тщательно стирал, оставляя как можно меньше следов — так он поступал со всем в жизни.

— Обходя класс во время контрольной, я увидела, что ты написал правильные ответы. И ты закончил решать задачи намного раньше остальных в классе. Потом ты просто сидел, глядя перед собой, пока половина учеников не сдала контрольные. И я увидела, как ты стираешь ответы, прежде чем сдать свою работу.

Дэвид промолчал. Ему нравилось, как его омывает голос мисс By. Он представил его в виде графика полинома, плавно поднимающегося, а потом опускающегося. Паузы в ее речи были корнями — в тех местах, где график пересекал ось «х».

— Знаешь, нет ничего плохого в том, чтобы чем-то интересоваться. — Она опустила руку ему на плечо. От нее пахло свежевыстиранным бельем, летними цветами. — Уметь что-то делать хорошо.

Уже очень давно никто не обращал на него внимания просто так, а не после того, как случалось что-то плохое. Он даже не сознавал, насколько ему этого не хватало.

* * *

У Дэвида была единственная фотография отца, снятая в день окончания средней школы. На его худом теле шапочка и мантия казались велики на несколько размеров. Лицо с мелкими чертами было еще мальчишеским, переносица тонкая и хрупкая. Он не улыбался в объектив. Глаза казались испуганными, устремленными на что-то бесконечно далекое. Возможно, он думал о Дэвиде, тогда еще почти незаметном под одеждой Бетти. А может быть, он увидел тот грузовик с отказавшими тормозами, который собьет его вечером по дороге домой, когда он будет возвращаться с работы.

Глаза у него были голубые, с длинными ресницами, совсем как у Дэвида.

Когда Джек видел эти глаза, он всегда впадал в ярость — и трезвый, и пьяный:

— Ты чертов слабак и размазня, совсем как твой папаша.

Поэтому Дэвид научился не смотреть Джеку в глаза и всегда старался отворачиваться, когда тот был рядом. В некоторые вечера это срабатывало. Но не сегодня.

— Смотри на меня, — приказал Джек.

Они ужинали. Бетти кормила малышку на кушетке. За столом сидели только они двое. В углу громыхал телевизор, выдавая вечерние новости.

— Я тебя кормлю, одеваю и даю крышу над головой. И самое малое, что я могу просить за это, — немного уважения. Сиди прямо и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Дэвид повиновался. Он попытался убрать с лица всякое выражение, а взгляд сосредоточить на чем-то за спиной отчима. И считал, через сколько секунд Джек взорвется. В каком-то смысле он даже испытывал облегчение. Тяжелее всего каждый вечер было ожидание. Неопределенность из-за незнания, в каком настроении Джек вернется домой и что станет делать. Но теперь ожидание кончилось. И ему осталось только терпеть.

— И не смей насмехаться надо мной, дерьмо мелкое! Ты напрашиваешься на трепку.

Бетти ушла с малышкой в спальню. Она всегда уходила, когда в голосе Джека появлялась эта характерная интонация.

А Дэвиду захотелось, чтобы он был ростом с отчима, с такими же толстыми бицепсами, мозолистыми костяшками пальцев и плоским носом, которому и удары нипочем. И чтобы у него были когти и острые зубы.

* * *

— Георг Кантор стал первым, кто всерьез задумался над понятием бесконечности, — сказала мисс By.