«Если», 2012 № 03

Мы познакомились в пабе «Заскочил — опрокинул» на западе страны; этот край в проспектах Ирландского совета по туризму ласково именуют «дивной провинцией». В паб я пришел вовсе не для того, чтобы слушать музыку — мне хотелось спрятаться от дождя и опрокинуть стаканчик подогретого виски. Я сидел у камина, наслаждаясь теплом и сладковатым запахом горящих торфяных брикетов, когда кто-то распахнул дверь в глубине зала и объявил, что начинает принимать плату за билеты. В зале поднялся галдеж, поэтому я перешел со стаканом к стойке и спросил, что тут происходит.

— Приехала Майра Рагаллах, — ответил владелец паба, произнося эту фамилию, как О'Рейли[12]. — В конце гастролей она любит заскочить куда-нибудь, чтобы дать незапланированный концерт для простого народа. Хотите послушать — берите билет прямо сейчас. Желающих хватает.

Я отродясь не слыхал ни о какой Майре Рагаллах. Но в городе мне попадались афиши с ее именем, и сейчас я подумал: почему бы и нет? И, купив билет, перешел в соседний зал, чтобы послушать ее выступление.

* * *

Майра Рагаллах пела без музыкального сопровождения, помогая себе лишь игрой на воображаемой гитаре. Ее песня была… В общем, если вы ее слышали, то понимаете, о чем речь, а если нет, то мои слова вам ничем не помогут. Я был захвачен, восхищен и очарован. Когда в середине концерта она запела «Плач Дейдры», голова у меня закружилась, а в груди защемило. Мне казалось, будто моя душа покинула тело и странствует между небом и землей по каким-то огромным пустым пространствам. Реальный мир исчез. Я и Майра стояли лицом к лицу по разные стороны усеянной костями равнины. Небо было черным, а кости белыми, как мел. Дыхание ветра казалось ледяным. Мы пристально смотрели друг на друга. Ее взгляд пронзал меня, как копье, прожигал насквозь, и я понимал, что пропадаю. Должно быть, я в нее уже почти влюбился. И если бы сейчас она заметила меня или хотя бы заподозрила о моем существовании, я бы в тот же миг погиб окончательно.

Ее губы двигались. Она что-то говорила, и я каким-то образом понимал, что это безмерно важно, но ветер уносил ее слова прочь. Я слышал лишь протяжный вой, похожий на рыдание баньши — духа, оплакивающего мир, погибший от собственного безумия. Голос Майры был пронзительным, как соло на электрической гитаре. Я попытался приблизиться к ней, но обнаружил, что парализован. Я напрягал каждый мускул, стараясь сдвинуться с места, но не мог даже пошевелиться. И я по-прежнему не понимал ни слова из того, что она мне говорила.

* * *

Задыхаясь, я пришел в себя — пот тек с меня ручьями, а сердце отчаянно стучало в груди. Стоя на невысокой эстраде, Мэри — как я стал называть ее впоследствии — беседовала со слушателями в перерыве между песнями. Вдруг она задорно усмехнулась и, кивнув в мою сторону, сказала:

— А следующая песня для американца в первом ряду.

И не успел я оправиться от неожиданности, как она стала исполнять «Возвращайтесь, дикие гуси», — песню, как я потом узнал, собственного сочинения. «Дикими гусями» прозвали ирландцев, покинувших родину, которая не могла их прокормить, и ставших наемниками в армиях католических государств Европы. С течением времени так именовали всех ирландцев, где бы они ни поселились, а также детей, внуков, прапраправнуков тех бедолаг, которые из-за жестокостей судьбы были вынуждены покинуть горячо любимую родину. Свое чувство вины они передали потомкам. Многим и многим поколениям живущих на чужбине ирландцев это чувство знакомо слишком хорошо.

— Эта песня для американца, — сказала Мэри.

Но как она узнала?

Дело в том, что вскоре после прибытия на остров, я купил полный комплект одежды местного производства, а все свои американские шмотки отправил в контейнер для нуждающихся. Кроме того, я приобрел один из тех простеньких нейрокомпьютеров в виде кулона, которые используют некоторые актеры, чтобы на время изменить акцент. Сделал я это потому, что очень быстро усвоил: стоит только местному жителю понять, что перед ним американец, как тут же следует вопрос:

— Ага, разыскиваешь, значица, свои корни?

— Да нет, просто такую красивую страну нельзя не посетить.

На это слышится скептическое:

— Но предки-то твои были ирландцами?

— Да, но…

— Ага!.. — Собеседник поднимает кружку доброго ирландского эля, намереваясь осушить ее залпом. — Все-таки разыскиваешь свои корни. Я так и думал.