"Если", 2010, № 5

Ладно, возможно, на сторонний взгляд нет ничего страшного в приговоре провести вторую половину жизни, по большому счету, полубогом. Это ведь не то, что вконец ополоуметь и превратиться в слюнявого дурачка. Напротив, вы резко умнеете. Но!.. Во-первых, отношения с окружающими летят в тартарары. Семьи распадаются. У Реба распалась. И, во-вторых, пресловутому «типу» людская жизнь иногда кажется адски скучной, особенно, если с трудом припоминаешь, кем был до того, как тысячу лет мотался меж планет, звезд и по собственно пространству-времени за счет силы мысли.

Оттого-то Реб, как и положено достойному главе профсоюза, старается всеми правдами и неправдами свалить вину на администрацию. С другой стороны, именно его шурин, подпевала из банковского совета, утвердил неудачные вложения.

Мы совещаемся. И выносим резолюцию: каждый остается при своих. Я выйду с предложением Братства в совет.

Я мог бы еще порассказать про свой день. Вы поняли.

Эта часть моей работы посвящена вопросам наследия и разрешимым в конечном итоге спорам. Маета, но не беспросветная. Скрепить оборванные нити. Подобрать «хвосты». С точки зрения топографии, откуда ни глянь — из прошлого или из будущего, — в том же и суть проекта в целом: вывязав простой крепежный узел, сберечь всю значимость, всю устремленность к целесообразности, какими человечество напичкало нашу среду обитания. Не дать им разлезться, как разлезается по швам дешевый костюм. Само собой, нашим пещерным предкам это было не по плечу: тут и скрытые пружины, и тайные взаимосвязи, и паучьи сети обетов и посулов, протянутые из недр прошлого, куда вмурованы наглухо, в наши дни и дальше; тут тронь одно — и все всколыхнется. Но доберись до сердцевины и наткнешься на алгоритм. Методологию. А мы, люди, корифеи метода. Затягиваем узел даже в беседе. Что, можно сказать, приятно разнообразит мои послеобеденные часы.

Я провожу их на площадке.

Нет, не поймите меня неправильно, — совещания продолжаются. Но это летучки с бригадирами и подрядчиками. Отчеты о ходе строительства. Оценка завершенности объекта. Я осуществляю общее руководство: тасую поставщиков и материалы, жонглирую сроками и очередностью действий (за что браться раньше, за что позже и когда) — всем тем, что составляет костяк любого строительства… со времен цезарей, прах побери. Вот это — мое любимое.

Собор слегка смахивает на яйцо.

Ну, хорошо — на яйцо несколько тысяч световых лет в поперечнике. Внедренное в многомерную поверхность горизонта событий Стрельца А, черной дыры посреди Млечного Пути, как татуировка, нанесенная двухмиллионнозвездной порцией квантовой нестабильности, двумя десятыми процента вещества Галактики. Мы взяли его, отбуксировали сюда и не намерены возвращать. Затея по любым меркам титаническая.

Короче, снаружи Собор напоминает яйцо.

Внутри яйца — внутри храма — законы природы неприменимы. Или, скорее, применимы избирательно. Феноменология покоряется телеологии. Сущность — долженствованию. В стенах Собора нельзя навредить невинным детям, как ни старайся. Невозможно сманивать их на панель, швырять в гулаги за то, что родные им дороже государства, соблазнять, растлевать и губить лживыми пророчествами и откровениями, насиловать за алтарем, угонять в колхозное рабство, пожирать. Невозможно никого побить камнями. За все холокосты воздалось сторицей — так в свой срок приносят прибыль великое множество облигаций, великое множество накопительных счетов. С ураганами, землетрясениями и иными ведущими к вымиранию бедствиями, какие приходилось терпеливо сносить нашему биологическому виду, произведен окончательный расчет: переписанные в кэш, они послужат к процветанию. В стенах Собора козырь совесть, а не власть. Сила — на стороне правды.[15]

Ладно-ладно, какой же он все-таки внутри?

Бросьте. Вы же знаете, этого не объяснишь. Пришлось бы показывать.

Впрочем, попробую.

Просторный. Сложный. По определению. Представьте схему более замысловатую, чем предмет, который она изображает. Не можете? Таков Собор. Когда впервые переступишь его порог, он еще представляется обычным зданием — церковь как церковь. Но это лишь начальное впечатление. Постепенно замечаешь: все здесь… не то, чем кажется.

Каждая дверь, каждое окно, каждая галерея, ниша, закуток и закоулок открываются в нечто более обширное, чем помещение, откуда вы пришли. Собор внутри больше, чем снаружи.

Он прекрасен. Он искрится тысячью росинок, и каждая сама по себе отдельный, открытый для вас мир. У Собора есть голос. Немного схожий с журчанием воды. Немного с ветром. Вы не сразу понимаете, что слышите воздух, песнь парящих в нем миров: танцуя, как пылинки в солнечном луче, они рябят, прокатываясь друг по другу, точно хрустальные пузырьки. Вы вдыхаете их.

Аромат. Незнакомый. Свежий. Мудреный и неизъяснимый. В атмосфере роятся возможности. Перспективы.

А мы ведь только докончили подвал, черт возьми.

Камень преткновения. Яйцо — Собор — по своей природе несовместимо с Вселенной, какой мы ее знаем. Норовит расколоться и породить собственный карманный универсум.