«Если», 2010 № 04

Алик все еще колеблется.

— Может, покрутимся по городу? Вдруг другие места найдем?

Я шумно выдыхаю.

— Алик, ты считаешь, что я должен отвезти тебя в головной офис "Дойче Банка"? Вот там действительно концентрация зашкаливает. Но забрать из банка необходимую тебе сумму, согласись, будет не просто…

— Тогда почему ты сам на тотализаторе не играешь? — интересуется Алик. — Не понимаю, какой смысл работать, если у тебя такие возможности…

Ай да Алик, ай да молодец. Хороший вопрос! В первую секунду я даже теряюсь. Но потом как-то собираюсь с мыслями и начинаю лепетать про вероятностный минимум, про неконвертируемость желаний и про мои специфические взаимоотношения с деньгами. К концу пятой минуты лицо Алика светлеет. Он начинает слушать уже заинтересованно. Еще через пару минут начинает кивать и с кряхтением садится за руль.

— Учти, рискуем только твоими пятью сотнями!

Алик благоразумно тормозит в самом дальнем от трибун секторе паркинга, поправляет на мне наручники и тщательно маскирует их старым плащом.

— Пойдешь чуть впереди. Но от меня не отрывайся. И смотри, без глупостей!

Я стараюсь не улыбаться. Какие еще могут быть глупости? Я давно в стартовой готовности. Движения расслаблены, дыхание размеренно, подошвы легких кроссовок почти не касаются асфальта. У касс делаю вид, что изучаю табло. Одновременно внимательно фиксирую все, что происходит вокруг. Первый забег через полчаса. Но так долго ждать я не хочу. Мне остался, в сущности, пустяк — всего один хороший рывок. Вот только отрываться мне нужно чисто. Чтобы Алик не успел даже подумать о всяких там громких криках, размахивании руками и выхватывании из кармана огнестрельного оружия. Меня он этим все равно не остановит, но может привлечь ненужное внимание к своей персоне.

В кассовом зале довольно многолюдно. С правой стороны — большая группа юных немцев, с виду похожих на футбольных фанатов. В руках у всех бутылки с пивом. Слева — Алик. Он тоже внимательно рассматривает табло и даже шевелит губами, изучая список лошадей, участвующих в трех первых забегах. Маша — сзади. Она оглядывается по сторонам и откровенно скучает. Я наклоняю голову, с разворота правым плечом влетаю в Машу и мгновенно ввинчиваюсь в толпу. Толпа ведет себя предсказуемо. Сначала она распадается на отдельные элементы, а за моей спиной смыкается еще более плотно. Сзади я слышу ругань по-немецки, русский мат и шумное дыхание. Кто-то, видимо, пытается помочь Маше.

Пока Алик соображает, что произошло, я уже протиснулся в дальний конец кассового зала, где должен быть узкий коридорчик, который заканчивается дверью в служебные помещения ипподрома. Коридорчик вроде бы на месте. Нахожу я и дверь. Она не закрыта. Для немцев вполне достаточно предупреждающей надписи: "Не входить". Но меня такие надписи не смущают. Я вхожу и иду на запах. Под трибуной обязательно должен быть выход к конюшням…

В первом же боксе натыкаюсь на конюха. Он поднимает голову и интересуется:

— Новенький?

Я киваю.

— Давно из Польши?

Я опять киваю. Конюх недовольно хмыкает, тычет пальцем в ведро и щетку, показывает место, где я должен навести глянец, после чего с важным видом удаляется. Я подмигиваю грустному каурому жеребцу и тоже удаляюсь. С ипподрома выбираюсь через дыру в заборе, которой пользуются местные. От дыры начинается широкая тропинка, которая петляет через пустырь, пересекает трамвайные пути, долго тянется вдоль старого железобетонного забора с некогда красными звездами — наследства Группы советских войск в Германии, а заканчивается в неухоженном парке, где несколько пожилых пар неспешно прогуливаются вдоль центральной аллеи с неработающим фонтаном. На меня никто не обращает внимания. Здесь я и пережду, пока разъяренный Алик будет кружить коршуном вокруг ипподрома…

Минутная стрелка делает полный круг. Я поднимаюсь и неспешным шагом двигаюсь к выходу из парка. Пересекаю широкую улицу по пешеходному мостику. Мой мобильник остался у Алика. Деньги тоже. Правда, можно взять такси. Их в Берлине много. И какой-нибудь таксист обязательно согласится позвонить со своего мобильного моему другу Герману Отту, чтобы тот расплатился за поездку. И я нахожу такого таксиста почти сразу, на стоянке возле продуктового магазинчика. По-немецки он говорит с чудовищным акцентом. Как и я, впрочем. Так что мы понимаем друг друга почти сразу…

— Нехорошо выглядишь, — с тревогой говорит мой друг Герман, оглядывая меня с головы до ног. — Я за тебя волновался. И уже собирался в полицию.

Он замечает наконец наручники. Глаза у него округляются.

— Ты сбежал от полиции?

— Нет, я сбежал от своего прошлого, где два русских клоуна решили поиграть в Бонни и Клайда, — успокаиваю я Германа.

Потом мы долго сидим на кухне его малогабаритной квартиры с видом на бывший пустырь, где уже полгода разворачивается строительство какого-то завода, и упорно пытаемся найти способ избавить меня от наручников. В окно заглядывает закатное солнце. Несмотря на весьма неприятные ощущения от растертых запястий, мне сейчас хорошо. Я узнал, что хотя бы один человек на этом свете волнуется за меня…