«Если», 2010 № 09

Но внешне благополучная жизнь длилась недолго. В Ленинграде после убийства Кирова стало неспокойно… В июне 1936-го Сергея Штейна вместе с двумя «подельниками» (детьми видных родителей) арестовали по типовому обвинению в антисоветской пропаганде и подготовке терактов… Почти год в печально знаменитых Лубянке, Бутырке, Лефортове… «Потом потянулась цепочка „срочных“ тюрем и лагерей — Вологда (1937–1938), Соловки (1938–1939), Норильский ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь, 1939–1945). После него поселение в Норильске (1945–1951)18, превратившееся в 1951-м в бессрочную ссылку до 1954 года, — в общем, 18 лет под прессом», — вспоминал позже писатель.

Даже в лагерях и ссылках Сергей Штейн старался изучать достижения науки! Заинтересовался физикой дейтерия (тяжелой воды), в уме занимался расчетами. Когда начали строить дейтериевый завод, Сергея назначили начлабом. Штейн всерьез занимается ядерной физикой, можно сказать — «принимает участие в создании советской атомной бомбы». А главной отдушиной для него становится поэзия. «В эти годы я много писал стихов — почти 8000 строк, — набрасывал темы, ставшие потом сюжетами моих северных и фантастических романов и повестей. Стихи тщательно укрывались от досмотра тюремных стражей. Они имели для меня особое жизненное значение — являлись единственной возможностью продолжать интеллектуальное существование».

Глухие голоса весны,
Мучительная мягкость ночи,
Горячечны, как в малярии сны —
Виденья, виденные воочью…

А за окном гудящий глухо клен,
Запутанные звездные дороги
И воздух, как питательный бульон
Бактерий беспокойства и тревоги19.

В качестве поощрения Штейна досрочно освобождают из лагеря, и с июля 1945 года он работает (уже как ссыльный) в создающейся «атомке», но вмешательство бдительных чекистов и на этот раз разрушает планы, заставляя резко порвать с наукой, чтоб не получить новый срок как «американскому шпиону»… Просто инженером горно-металлургического комбината Сергей Александрович работает до 1954 года. После смерти Сталина с него сняли ссылку, летом 1955-го реабилитировали, но в науку он все равно не вернулся. С начала пятидесятых сосредоточил все творческие усилия на литературе, а одной из снежных зим родился и псевдоним, ставший его «настоящим» именем.

Первый рассказ (не фантастический) Снегова увидел свет, когда дебютанту исполнилось уже 45. В 1956-м вышла первая книга «24 часа», в 1957-м «Новый мир» опубликовал роман «В полярной ночи». С этого момента Снегов занимается только литературным трудом. В 1959 году его принимают в Союз писателей СССР, одна за другой выходят книги, изображающие хорошо знакомые писателю картины: жизнь и труд в условиях Крайнего Севера, в экстремальных условиях ГУЛАГа. Правду писатель говорить не мог, но он и не врал, молчал в критических случаях…

В 1958 году Сергей Снегов со второй женой, которая была моложе его на 17 лет, и двумя маленькими детьми переехал в Калининград, где и прожил до самой смерти. В одном из калининградских сборников в 1964 году увидела свет его первая НФ-публикация — памфлет «Тридцать два обличья профессора Крена».

Говорят, в фантастику писатель подался не от хорошей жизни. После пары разгромных статей в «Литературной газете» Снегов попал в «черные списки», и его реалистическую прозу просто перестали печатать… Не желая лгать, он обратился к более нейтральному жанру. Но случайный приход в НФ принес замечательные результаты — любовь читателей, романы и повести, ставшие классикой НФ и переведенные на десятки языков. Почти как в «казусе Хайнлайна»! Сам писатель отмечал, что, питая любовь к фантастике с детства, сам обратился к ней лишь по той причине, что НФ была менее подвластна цензурным запретам.

Так ему казалось в то время. И он увлеченно работал над своим главным НФ-романом.

«Мысль написать фантастику томила меня еще до начала литературной работы. Она превратилась в потребность, когда я начал знакомиться с зарубежной послевоенной НФ… Мне захотелось испытать себя в НФ. Я решил написать такое будущее, в котором мне самому хотелось бы жить», — писал Снегов в письме Г. М. Прашкевичу в 1988 году.

Путь к публикации первой книги эпопеи «Люди как боги» был непростым, она была отвергнута и Калининградским, и тремя московскими издательствами. «Против нее писали резкие рецензии Кирилл Андреев, Аркадий Стругацкий… Я решил про себя, что бросаю НФ, здесь мне не светит…» Лишь случайно рукопись от критика Штейнмана попала к литературоведу Дмитревскому, а уж тот настоял, чтобы она была опубликована в «Эллинском секрете».