«Если», 2009 № 04

Не знаю кто (но это был точно не полковник, взявший себе громкое имя Акула) придумал наш пост. Справа, если смотреть от нашей позиции — лес, густо заросший колючим кустарником. Твари ж не железные, шкурка тоненькая, этого дела не любят. Слева, за дорогой, каменная осыпь. По ней и человеку-то не очень, а уж этим и подавно. Так что перли они по дороге и вдоль нее.

Если б они только не плевались! Уже где-то обожравшаяся нефтью либо бензином эта шестиногая жаба поднималась, раздувалась и отправляла собранную в себе жидкость прямо на огневую точку. И им, безмозглым, плевать, что через секунду пулемет разрежет ее пополам. Попавшая в пулеметную струю горючка вспыхивала, и если бы она была одна. Остальные в это время прыгают вперед метров на пять и тоже плюются. Даже в полете.

И вот тут я оценил «шестнадцать тонн». С их устаревшими осколочными снарядами. Восемь выстрелов в секунду. Одно короткое касание педали. Два пулеметных гнезда уже сгорели, а рассредоточенные зенитки работали в очередь, подчиняясь командам своего дирижера. Я лично отнес ему две фляжки спирта, наказав выдавать бойцам по сто граммов перед каждой ночной сменой. Весь свет, который я мог обеспечить, заливал поле и дорогу перед нами. За ночь случилось всего две атаки, но и те так себе, слабенькие. Что-то у этих гадов с синтезом, не знаю точно, не разбираюсь я в этом, да это и не важно. Но отдельные попытки — утром мы насчитали до пятидесяти — были. Два гада добрались до самых наших окопов, так что мы разменялись один к одному.

Ад начался утром. Я видел через стереотрубу их раздутые от жадности ноздри. Рыла эти поганые, гнусные.

— Зверушки, ко мне! — крикнул рядовой из стрелкового взвода, сидевший в стрелковой ячейке. И лупанул по ним из гранатомета. И еще раз. И еще.

Его накрыли минут через пятнадцать, поле перед ним горело, чадя.

Твари не отступили, такого и в помине не бывает, но замерли, что-то там про себя соображая. Кто-то говорит: они телепаты. Брехня полная! Жабы, они жабы и есть. Нам надо было продержаться еще часов девять. Или десять. Олсен по рации сообщил: люди к эвакуации готовы будут через час. «С чашей работаем. В графике».

К полудню — спасибо, полковник Акула! — прилетели три боевых вертолета. Они отплевывались огнем, как я тебе дам! Атака затихла и съежилась. Но сколько у них боезапаса? На полчаса эффективного огня. Всё. Отплевались, улетели.

Новая, самая страшная атака началась одновременно с сообщением Олсена: «Чернушка пошла!» А они, значит, ее почуяли.

Нет, этот вал мы бы не сдержали никогда. Раньше, рассказывали, против зверей очень успешно применяли огнеметы, но они такой массой шли на запах керосина, что огнеметчиков давили в первые же минуты. Потом где-то раздобыли фосфорные снаряды, давно снятые с вооружения, и ими выжигали целые пространства. Ставили приманку, и когда гады на нее лезли, один залп — выжженная земля. Плохо только, что родить она долго не сможет, да и жить там нельзя. Впрочем, фосфорки быстро закончились. Да вообще со снабжением начались проблемы; кто-то умело перекрывал нам кислород. Правда, горлышко вскоре распечаталось. Аккурат после того, как зверье в открытом море захватило танкер с нефтью. Но это я отвлекся. Откуда их столько взялось? Я в курсе сводок, примерная численность тварей на плацдарме известна. Конечно, много их сидит в воде, так что не сосчитаешь по головам, но ведь понятно, что в двухлитровую кастрюлю сто штук раков не засунешь. Правда, там, впереди, река и не маленькая. Я был в знаменитой мясорубке у Верхнего Вайля, но, кажется, там столько тварей не было. Хотя, известно, у страха глаза велики.

— Аргус! — вызвал я своего лейтенанта. — Запускай броник. Как договаривались. Огонь на правый фланг! Разом!

Мы вдарили из всего, что у нас было. Десятки килограммов железа каждую секунду летели от нас к ним. Мы давили правый фланг, не трогая левый. А слева поехала бронемашина, из которой сочилась тоненькая струйка бензина. И вот тут они обезумели. У зверей и так-то мозгов на один чих, одни инстинкты, а тут чердаки у них напрочь поотрывало. Видно, давно сидят без хорошей пайки. Голодные. Это, как у наркоманов. Ломка. За дозу мать родную голыми руками разорвут и сожрут. Ужас. Первые-то, которых мы вчера накрошили, уже перекусили, чуть заморили червячка, а эти — как стекло.

Мы выдали все, что могли. Выжали из себя и своих стволов до последней капли. Я только орал: «Патронов не жалеть!», но их и так никто не жалел. Когда на тебя такое, тут не до экономии.

Все пространство перед нами было завалено их тушами и ошметками. И не в один слой. Гранаты уже почти не давали эффекта. Шмякнется в эту кучу, взорвется, разлетается вокруг дрянь, а живым хоть бы хны. Прут и прут.