«Если», 2007 № 01

— Не веришь, — вздохнул немец. — И зря! Был бы донос, а доброхот, что прочтет князю грамотку, всегда сыщется!

— Приму во внимание, — уже без прежней недоверчивости сказал Серьга. — А насчет луны металлической что скажешь? Из какого материалу робить ее придется?

— Из меди, конечно, — не задумываясь, сказал немец. — Дабы, находясь в небесах, сия луна от обычного ночного светила только размерами отличалась. Только ковать ее тоненько-тоненько придется, лишний вес даже быку помеха.

2.

Ковали и подмастерья мяли медь и железа, жидовин все считал и высчитывал, справляясь, какого размера будет рукотворная луна, сколь мощны будут пороховые заряды и из какой провинции чайной страны будет тот порох доставлен. Выходило, что сила огненного змея будет недостаточной.

— Вот, смотри сам, — горячился жидовин, подсовывая розмыслу атласные китайские бумаги, исписанные цифирями и непонятными значками. — Синьцзяньский порох нужен, он у них ленточный и горит равномернее.

— Да где ж я тебе его возьму? — возражал розмысл. — Караваны из чайной страны раз в год приходят! Да и князь наш каждую копейку бережет, только терем свой за последние два года восьмой раз перестраивает!

— Серьга! Серьга! — предостерегающе сказал, оторвавшись от старинного пергамента, Янгель. Мудр немец был, знал восточные грамоты, даже те, которые справа налево читают, не приведи Господи таким манером писать!

— Да что Серьга? — авдотькой болотной раздраженно кричал розмысл. — Без ножа меня режет! Иудино племя! Христа продали, за святую Русь взялись! И считает, и считает!

— Могу и не считать, — оскорбленно сказал жидовин.

— Нет, взялся, так считай, все считай, до мельчайших подробностей!

Что ты с него возьмешь, с пытливого умом человека!

И неизвестно до чего спор бы этот дошел — возможно, на кулачках бы сошлись, только какой с жидовина боец, вся сила в мозги ушла, но тут в терем пытливого ведомства гость пришел. Вошел, брякнул массивной шипастой палицей об пол, прошелся по терему — дубовые доски под ним прогибались. Сразу видно — бранник, в битвах не раз участвовал. А ежели не участвовал — так всей душой готов был в схватках с неприятелем участие принять.

— Добрынюшка! — обрадовался старому близняку розмысл.

Братьями по кресту они были, а это родство порой посильнее кровного!

По русскому обычаю троекратно и крепко расцеловались.

— Вот, — сказал бранник. — Возвратился в родимые места, так сказать, в пенаты и сразу же — по гостям. Примите ладком, посидим, как говорится, рядком, браги пенной пригубим, медовухой усы да бороду омочим.

Розмысл уже торопливо сбрасывал со стола чертежи. Так у русских заведено: коли друг на порог, то дела — за порог. Янгель, даром что немец, был по-русски понятливым — встал, пошел в угол светлицы, прикатил дубовый бочонок с липовой пробкой. Ай, хороша у князя медовуха!

— Да где ты был, Добрынюшка? — начал расспрос розмысл, едва по чаше прошлись. — Сказывай, друг любезный, где и каким ветром тебя носило?

— В Греции был, — ответствовал бранник. — Учил тамошний люд стрельбе по-македонски, одновременно из двух луков.

— И что там, в Греции? — поинтересовался Серьга.

— В Греции есть все, — сказал Добрыня. — Сам понимаешь, Греция! Но народ там страдает.

— А чего ж он страдает? — удивился розмысл. — Сам говоришь, все у них есть. Тут лыка хорошего на лапти надрать невозможно, все липы попилили. Князь сказал, вязы высаживать будем. А какое у вязов лыко! Видимость одна… Так какого лешего они страдают, Добры-нюшка?

— Они, понимаешь, недавно от тирании к демократии перешли, — объяснил воин. — Как демократию выбрали, так и страдать начали. Некоторые горячие головы уже кричат: долой демократию, вертай тиранию!

— А в чем разница? — спросил розмысл.

— Понимаешь, тиран все решает сам и не таит этого, — объяснил бранник. — А демократ тоже все решает и делает сам, а объясняет, что поступает в соответствии с волей народной.

— Тогда понятно, — кивнул розмысл. — Кому приятно, если тебя порют и говорят, что делают это за ради Бога и по твоему хотению?!

— Лихое дело, — вздохнул Янгель. — Не тот грек пошел! Не тот!

— Нечего было под римлян ложиться, — сказал вдруг жидовин, который участия в пиршестве не принимал, а все сидел и высчитывал, сидел и высчитывал, так высчитывал, что и сомнений не было — все учтет до последнего грамма. Этот бобра не убьет, в расчетах не ошибется! Ин ведь надо же, все молчал, молчал, а тут вдруг — заговорила Валаамова ослица!