«Если», 2007 № 07

К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник — обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.

— Давно бы так, — сказал Званцев одобрительно. — Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.

— А английский? — жадно спросил Митрошка.

— И английский, — согласился Званцев. — Он тоже велик и могуч.

— А французский? — продолжал интересоваться робот.

— Отстань, — утомленно отмахнулся Званцев. — Любой язык велик и могуч. Кроме жаргона, которым пользуются малые группы людей. Заметь, не народности, а именно общественные группы.

— Вроде программистов? — не унимался Митрошка.

— Видишь, — вздохнул человек. — Когда захочешь, ты все правильно понимаешь.

— Космонавты тоже пользуются жаргоном, — через некоторое время объявил Митрошка. — И врачи. Значит ли это, что они находятся на одной социальной ступени с преступниками?

— Митрошка, — сказал Званцев. — Лучше бы ты занялся русским языком. Или английским.

— Лучше русским, — сказал робот. — Боюсь, что на английском ты снова перестанешь меня понимать.

Неделю или две Митрошка изъяснялся на старославянском языке.

Еще через неделю он вовсю использовал молодежный сленг.

К концу командировки он пытался объяснить Званцеву, в каких случаях до реформы письменности использовались буквы «ять», «ер» и «i».

— Между прочим, получалось очень красиво, — заметил робот. — Реформа обеднила русский язык.

— Слушай, Званцев, — озабоченно заметил Дом, — что-то не так идет. Мы кого, филолога растим?

— Ничего, перемелется, — махнул рукой человек. — Главное, что феней не пользуется. И идиотские мысли выбросил из своей металлической башки.

— Не всегда коту творог, бывает и головой об порог, — согласился Дом.

— Дом, ты что? — удивился Званцев.

— Дурак дом построил, а умница купил, — признался Дом. Званцев тихо вздохнул.

Болезнь и в самом деле оказалась заразной и обещала стать затяжной.

Дом неосознанно брал пример с робота Митрошки, он уже самостоятельно добрался до толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля.

КТО, КТО…

— Где Дом? — поинтересовался Званцев.

Робот Митрошка отводил в сторону глаза, на металлическом лице его невозможно было что-либо прочитать. Непроницаемой была физиономия робота и потому казалась загадочной.

— В лесу, — коротко объяснил Митрошка. — Званцев, говорит, без меня обойдется, а есть существа беззащитные, им помощь нужна.

— Что еще за существа? — нахмурился Званцев. — Опять какие-то игры, Митроха?

— А что я? — сказал робот. — Ты о Доме спрашивал? Я и говорю, в лес наш Дом отправился. Тут недалеко, полусотни километров не будет.

— Ну и зачем он туда отправился? — продолжал расспросы человек.

— Слушай, Званцев, ну я-то тут при чем? — взмолился Митрошка. — Я его отговаривал. Я ему втолковывал, что глупость он затеял.

— Та-ак, — с расстановкой подытожил Званцев. — Что за глупость?

— Я не при делах, — ретировался Митрошка. — Это его личное решение. Мне-то что? Можем слетать посмотреть.

Лес и в самом деле оказался не слишком далеко. Десять минут лёту.

— Где он? — спросил Званцев Митрошку.

— Где, где, — с особой интонацией сказал Митрошка. — А то ты сам не видишь!

И в самом деле — не увидеть лежащую на опушке огромную голубую варежку было трудно.

— Это еще что за ерунда? — удивился человек.

— Здорово, Званцев, — глухо сказала варежка. — Ты не волнуйся, я уже заканчиваю. Все-таки странные вы существа, люди, и сказки у вас, мягко говоря, странные.

— Дом, ты о чем? — удивился Званцев.

— Про сказки, — сказал Дом. — Понимаешь, Званцев, для того, чтобы лягушку поймать, пришлось лед на озере вскрывать. Весь в иле перемазался, пока хороший экземпляр добыл. И что же? Дрыхнет и просыпаться не желает. Может, мне ее током ударить?

— Садист, — прошипел Званцев. — Механический садист. Не смей измываться над бедным животным. И кто у тебя там еще кроме лягушки?

— Заяц и волк, — вздохнул Дом. — Заяц все скачет да морковкой хрустит, а волк скулит и в двери скребется. Прикинь, я ему бифштексы синтезировал, так не жрет, гаденыш серый. Зайца ему подавай!

— А медведя у тебя там нет? — поинтересовался Званцев. Дом подозрительно молчал.

— Ну? — настаивал Званцев.

— Званцев, ты не волнуйся только, — отозвался Дом. — Он спокойный, даже не проснулся, когда я его из берлоги вынимал. Я ему логово оборудовал, так веришь, он даже лапу из пасти не вытащил. И слюни пускает, словно у бочки меда сидит. Меня мышка-норушка куда больше достает. Гонял ее, гонял, а все без толку. Даже определить, где она находится, не могу. Весь пластик внутренней облицовки изгрызла, наверное, ход пытается прорыть. Слушай, ну почему у мышей такие острые зубы?