«Если», 2006 № 1

Я закрыл файл, и выведенное на сетчатку изображение исчезло. Несмотря на весь труд, вложенный в разработку устройства, я не делал никаких попыток его построить. Я пользовался им как чем-то вроде талисмана: всякий раз, когда я ловил себя на том, что представляю собственную жизнь в образе безмятежного жилища, построенного над бойней, я воскрешал в памяти Квасп как символ надежды. Он был доказательством вероятности, а ничего, кроме вероятностей, ему и не требовалось. Ничто в законах физики не могло помешать малой части потомков человечества избежать беспутства и расточительности своих предков.

И все же я уклонялся от любых попыток увидеть это обещание выполненным. Отчасти из-за того, что боялся погрузиться в работу слишком глубоко и обнаружить просчет в конструкции Кваспа, лишив себя же единственного костыля, помогавшего выстоять, когда меня захлестывал ужас. А также из чувства вины: мне столько раз довелось испытать счастье, что теперь казалось бессовестным домогаться этого состояния снова. Я выбил с ринга так много своих неудачливых кузенов, что настало время проиграть бой и позволить, чтобы приз достался противнику.

Этот последний довод был попросту идиотским. Чем сильнее станет мое стремление создать Квасп, тем больше возникнет развилок вероятностей, в которых он окажется реальностью. Ослабление же моей решимости вовсе не было актом благотворительности, уступкой преимуществ кому-либо другому — это всего лишь ухудшало любую будущую версию меня и каждого, кого они коснутся.

Имелось у меня и третье оправдание. Настало время разобраться с ним.

Я связался с Франсиной.

— Сможешь освободиться на время обеда? — спросил я. Она помедлила с ответом, у нее всегда была срочная работа. — Чтобы обсудить уравнения Коши-Римана… — намекнул я.

Она улыбнулась. Это был наш тайный код, обозначающий, что просьба особенная.

— Хорошо. Тогда в час?

Я кивнул:

— До встречи.

Франсина опоздала на двадцать минут, но я привык ждать ее и дольше. Полтора года назад ее назначили заместителем декана факультета математики, а у Франсины кроме новой административной работы остались и кое-какие преподавательские обязанности. Я же за последние восемь лет заключил несколько краткосрочных контрактов с различными нанимателями — государственными учреждениями, корпорациями, неправительственными организациями, — но кончилось тем, что я занял одну из младших должностей на физическом факультете нашей альма-матер. Конечно, я завидовал престижу и гарантированности работы Франсины, но был вполне удовлетворен своей деятельностью, далекой, впрочем, от того, что принято считать традиционной карьерой.

Я взял Франсине большую тарелку бутербродов с сыром и салатом. Она с аппетитом принялась за еду.

— У меня от силы минут десять, правильно? — уточнил я.

— Разговор мог бы подождать и до вечера, — пробубнила она, прикрыв рот ладонью.

— Иногда я не могу откладывать решения на потом. И должен действовать, пока не лишился храбрости.

После такой многозначительной прелюдии она стала жевать медленнее.

— Сегодня утром ты прошел второй этап эксперимента Оливии?

— Да. — Я обсудил с Франсиной всю процедуру еще до того, как вызвался добровольцем.

— Как я поняла, ты не потерял сознание, когда твои нейроны стали еще более классическими, чем обычно? — Она глотнула через соломинку шоколадное молоко.

— Нет. Очевидно, никто и ничего не терял. Официальных результатов пока нет, но…

Франсина кивнула, ничуть не удивившись. Наше мнение насчет теории Пенроуза совпадало, и сейчас не было нужды обсуждать ее снова.

— Я хочу знать, собираешься ли ты делать операцию? — спросил я.

Она еще несколько секунд потягивала молоко, потом выпустила соломинку и вытерла пальцем верхнюю губу, хотя в этом не было необходимости.

— Ты хочешь, чтобы я приняла решение? Здесь и сейчас?

— Нет. — Повреждение матки, которое она получила в результате выкидыша, могло быть исправлено хирургическим путем, и мы возвращались к этой теме в течение вот уже пяти лет. И я, и она прошли полную хелатотерапию[16] для удаления из организма любых следов урана-238. Мы могли завести ребенка обычным путем, и почти не рискуя — если бы она этого захотела. — Но если уже приняла решение, то я хочу, чтобы ты сообщила о нем сейчас.

— Так нечестно, — обиделась Франсина.

— Что именно? Намек на то, что ты могла и не поделиться со мной своим мнением?

— Нет. Намек на то, что ты свалил всю ответственность на меня.

— Я вовсе не собираюсь умывать руки и уклоняться от решения. Ты ведь прекрасно знаешь о моих чувствах. Но знаешь также, что я поддержу тебя полностью, если ты скажешь, что хочешь выносить ребенка. — Я верил в это. Возможно, то была некая форма двоемыслия, но я не мог рассматривать рождение еще одного обычного ребенка как некую жестокость и отказываться принимать в этом участие.

— Прекрасно. Но что ты станешь делать, если я не захочу? — Она невозмутимо разглядывала мое лицо. Думаю, она уже знала ответ, но хотела, чтобы я его озвучил.

— Мы всегда можем усыновить ребенка, — нарочито ровным тоном проговорил я.