«Если», 2006 № 09

Пришлось тянуть лекцию дальше, объяснять, что чудо есть виртуозное владение законами природы. Маг, чудесник не нарушает высших предписаний, но в полной мере их использует, а магические действия — акупунктура Вселенной в целях чуда. Сами же чуд-камни — это разумные динамические супермодели Вселенной, которые настраиваются на своего хозяина и подсказывают ему чуд-действия, в результате которых и свершается чудо.

Я сбивался и мямлил, и в цирке становилось шумно. Зритель, как собака, моментально чует трусость.

Заискрились, засверкали чуды на черном бархате — это я распахнул лоток. С лекцией надо было кончать.

— Богатство без труда, стопроцентный успех у женщин, не имея богатства, одномесячная удача в карты — все чудеса мира перед вами, вы можете купить любое! Сегодня ваш уникальный шанс… — завывал я, но перекричать публику не мог.

Перекричал ее спрыгнувший на манеж Тютик.

— Хватит! Сколько мы будем слушать эту ахинею? — он повернулся к народу. — Хотите, я в минуту докажу, что нас держат здесь за дураков? Что никакой он не маг, а обыкновенный прохвост и мошенник?

Народ взревел, а орангутанг повернулся ко мне.

— Скажи, прохвост, ты настоящий маг?

— Да. Я маг в двенадцатом поколении.

— И ты способен делать чудеса?

— Да. Я могу творить чудеса.

— Вы слышали? — Тютик воздел руки к жаждущей разоблачений публике. — Тогда ответь мне, прохвост: если ты маг, зачем тебе обирать этих людей? Молчишь? Тогда я отвечу. Будь ты настоящим магом, ты смог бы наколдовать себе любые деньги, а не пытался всучить фальшивые камешки. Ты бы жил в замке, а не охотился за кошельками простаков. И у тебя было бы лицо мудреца, а не рожа проходимца. Друзья, перед нами наглый мошенник! Давайте проводим его из города так, как мы выпроваживаем всех мошенников!

Зал взревел, а я стал пятиться к кулисам. Проклятый цирк, с манежа трудно смыться — за моей спиной уже прыгали через барьер жаждущие расправы горожане, отрезая путь к отступлению. Сейчас сорвут плащ и прочее, а там смола, перья… надо прорываться. Сбить с ног первого, увернуться от второго, оставить плащ в руках третьего…

СТОЯТЬ!

Загремел Голос у меня в голове.

Дальнейшее помню смутно, но видевшие меня в состоянии Голоса рассказывали, что в такие минуты я становлюсь на голову выше, моя плутовская физиономия превращается в апостольский лик, а речь… так способно вещать только небо.

О чем говорил? Об этом помню не больше, чем кукла на нитках помнит о своей роли. Кажется, о том, что логика чуда — это не логика торговли ржавым металлоломом. Чудесник есть поэт действия. А поэт способен десять лет зябнуть в подвале, питаясь водой и хлебом, лишь бы одарить мир дивными, волшебными строфами, которые согреют души миллионов. Истинная цель настоящего чудесника и мага — вовсе не чудо, которое он вскармливает кровью своего сердца, а человек, обретающий в чуде свою самую заветную мечту. И вот ради исполнения заветной мечты каждого…

Я так долго и убедительно нес всю эту чушь, что народ почти поверил. Выскочившие на манеж для скорой расправы энтузиасты вернулись на места. Настроение цирка замерло в равновесии, но Тютик, к счастью, этого не почувствовал. Он снова стал кричать о наглом мошеннике, о россказнях для дураков.

Народ молчал, и нервы Тютика не выдержали: он изо всех сил ударил ногой по лотку. Жалобно запищавшие чуды разлетелись по арене. В душе я ликовал, но лицом окаменел и навернул на глаза точно выверенные по миллилитражу слезы.

Я ползал на коленях, собирал чуды, а этот дурак-орангутанг торжествовал. Он еще ничего не понял.

Поднявшись, я сделал вид, что ухожу, а потом повернулся к народу и еле слышно забормотал:

— Мы… ничего плохого… ради добра… собрались вместе…

Цирк затих. Народ уже сочувственно внимал моим словам.

Тогда я добавил голоса.

Заговорил о том, что нас собрало здесь общее стремление к счастью, желание встретиться с самим собой настоящим и наконец обрести чудо мечты, которое дается раз в жизни. О том, что мы все, собравшиеся в этом зале, никому не хотели зла.

Голос суфлировал, народ сочувственно молчал: самое время подпустить нотки благородного гнева. Я заговорил о том, что, когда собираются хорошие люди, всегда найдется какая-нибудь сволочь и попытается всё испортить.

Цирк зашумел, и теперь уже Тютик озирался, не зная, что делать. Я добавил еще благородства, усилил гнев, а когда народ заревел от негодования, повернулся к орангутангу и указал на выход:

— Убирайся отсюда!

Мало кто может выдержать обращенную на него ненависть толпы. Спотыкаясь, путаясь в плащах, Тютик с дружками бросились прочь, а я прокричал вслед:

— Торопись, Тютик! И проверь, на месте ли то, что ты закопал под яблоней! Вдруг там пусто!

Наполеондор посмотрел на меня совершенно безумными глазами и сгинул под свист и улюлюканье.

Началась самая легкая и приятная работа — швырять пачки гулькенов в саквояж.

Покупатели буквально сметали чуды. Учитывая спрос, на некоторые из камней пришлось устроить нечто вроде аукциона.