«Если», 2004 № 04

В какой-то момент мне захотелось остановить анализ, выдернуть чип из разъема, ударить туфлей по монитору, хоть что-нибудь сделать. Но я сидела и смотрела. А рядом был Диего и тоже сидел и смотрел на все эти набухания и расслабления, ритмичные судороги, влажные прикосновения и сладкие подергивания — в то время как перед нами были, по-видимому, воспоминания младенчества! Носитель чипа видел мир не глазами, но половым органом. Тополя у дороги вызывали у него ревность, а колодец — приступ сладострастия; увиденная сразу, в комплексе, его картина мира могла вызвать восторг — или тошноту. Мне показалось, что сеанс длился полчаса — на самом деле это была минута, ну, может быть, полторы. Машина запросила подтверждение на подробный анализ, тогда я подняла руку и кликнула на «прекратить». Вот и все.

Диего был… нет, даже не красный. Он был такого цвета, что я испугалась, не хватит ли его удар.

— Да он развратник, наш побежденный рыцарь, — сказала я и не узнала своего голоса. — Прости, Диего, я… не знала!

И натужно рассмеялась.

Диего смотрел на меня, и темно-бордовая краска все не сходила с его лица.

— Я велю выкинуть его из ящика со стружками, где он хранится, и тащить на веревке за лошадью, пока не размажется по земле! — сказала я, вдруг впадая в бешенство. За то глупое положение, в которое он меня поставил. — Диего, мальчик мой, прости. Если бы я только могла предположить!

— Н-ничего, — сказал он беззвучно. — Он… это ведь… то, что в него вложено… он такой…

Он по-рыбьи захлопал губами, пытаясь что-то еще объяснить, а я смотрела на него и боролась с желанием треснуть по черноволосой голове тяжелой кружкой из-под пива.

В конце концов рассмеялась совершенно искренне. А что было делать?

* * *

Каждую ночь я оставляла свечку на окне. Каждый вечер я смотрела в свою половинку зеркала, надеясь увидеть хоть отблеск, хоть силуэт. Каждый побежденный приносил мне, кроме покорности, еще и письмо от моего рыцаря. Я заучивала их наизусть и повторяла про себя строчку за строчкой — укладываясь спать, глядя в темноту, засыпая.

Однажды в ворота постучал оруженосец, сопровождаемый целым обозом — телеги, лошади и мулы тянулись по дороге на пол километра. Слугам пришлось побегать, прежде чем имущество побежденного было сгружено с телег и перетащено во двор. На широком дворе после этого не осталось места, чтобы маслине упасть.

Здесь были приборы и предметы, о назначении которых я имела только смутное представление. Были контейнеры, помеченные знаком «радиационная опасность». И было деловое письмо от Аманесера — едва ли не первое деловое письмо с того дня, как оборвалась связь.

Любимая, — писал рыцарь рассвета. — Наконец-то среди гор хлама мне удалось найти кое-что, достойное внимания. Прошу тебя: возьми чип в золотой шкатулке и поставь этому болвану, оруженосцу, который передаст письмо. После этого покажи ему мастерскую. Он сам рассортирует все, что привез. Да: если он попросит допуск в башню — пусти его. Это совершенно безопасно, к тому же избавит тебя от хлопот с железяками. Да: называй его Синко.

Люблю.

Аманесер.

Постскриптум: если разъем его чипа не совпадет с тем, что в золотой шкатулке — ты уж придумай переходничок, любимая. Это не должно быть очень сложно.

Оруженосец — одет по-мавритански, грязный тюрбан на бритой голове — стоял в поклоне, протянув руку к тому месту, где я была в момент принесения им клятвы. На ладони — обнаженной, без перчатки — лежал чип, похожий на шуруп.

Я велела разыскать золотую шкатулку. То, что в ней лежало, имело разъем, как гребеночка.

Я вздохнула.

Аманесер всегда забывал, что у меня руки приспособлены только для вышивания.

* * *