«Если», 2004 № 04

Девочка начала с того, что коснулась обеих колонн, как делают некоторые: колонна солнца справа — неровная сверху, с зубцами в виде солнечных лучей и цвета матового золота, как позднее зимнее утро; а колонна луны слева — круглая, гладкая, оттенка пыльного серебра, словно полная луна, проглядывающая через тонкие облака.

Как только ее маленькая ручка выбила первый тихий такт из колонны Солнца, на этом гребне вообще не осталось никаких звуков, кроме тех, что издавали она и колонны, одна доля на слог, никаких пропусков, никакой халтуры, только чистый сильный детский голос:

Мой друг — красавец Хэнки!
Жил-был на свете славный пес,
И у него был сливой нос,
Мой верный милый Хэнки!

Колонны вторили каждому звуку, будто на самом деле превратились в барабаны, а не были Бог знает чем, созданным Бог знает кем.

Бу-ум — пи-инг — бу-ум — бу-ум!

Солнце-луна-солнце-солнце. Ничего себе, заявочка.

Брови Майка недоуменно изогнулись, но он продолжал слушать, пытаясь понять, помнит ли он слова и мелодию. Большинство людей на этой планете слишком ленивы, чтобы изобрести что-то, кроме самых банальных ритмов. Слова помогают разнообразить мелодию, которая, согласитесь, ничем не отличается от десятка подобных, и позволяют вам запомнить очередной шедевр.

Спал то в конюшне, то в хлеву,
А днем носился по двору.
Был он огромный, как кабан,
Зад шириною был с диван.

Я видел, как дети иногда произносят стихи, выбивая на колоннах ритм, для забавы, разумеется, чередуя колонны с каждой долей: солнце-луна, солнце-луна, все 256 долей, или наоборот: луна-солнце, луна-солнце. Но только не Роза. Она делала ударение на «солнце», а «луна» звучала слабее. При этом девочка ни разу не ошиблась, не запнулась и не вышла из ритма, четко отбивая свои двести пятьдесят шесть.

Его создал из запчастей
Господь, чтоб справиться скорей
С задачей созиданья Хэнки.
С небес щенком отправлен был,
К соседям нашим угодил,
Но вот не угодил соседке.
Он с нами счастливо зажил,
Дом от бандитов сторожил
И от лисиц — с курями клетки.

Странно, что такая маленькая девочка самозабвенно любит собаку, да и с ритма не сбивается, хотя получается скорее речитатив, чем песня. Носишко сосредоточенно наморщен, но на губах играет такая неотразимая улыбка, что ее папочка, должно быть, готов на все ради своей принцессы.

Однажды я гулять пошла
И песика с собой взяла,
Бежит, подпрыгивая, Хэнки.
На небо туча наползла,
С собою дождик принесла,
Под дубом скрылись я и Хэнки.
Сидел на ветке черный кот,
Огромный, злобный обормот,
Хотел сожрать меня на ужин,
Но Хэнки бросился вперед,
Повержен злобный мерзкий кот,
Потрепаны бока и уши.
С винчестером отец бежит,
Патрон в стволе уже лежит,
Стрелок папаша очень меткий.
Но кот когтищи развернул
И пса по шее полоснул,
И подогнулись лапы Хэнки.
Раздался выстрел: кот лежит
С дырой в башке и не шуршит,
А рядом с ним не дышит Хэнки.

Майк по-прежнему не открывал глаз, пытаясь отыскать смысл в ритмическом рисунке. Простые ритмы позволяют выбить простые вещи, сложные — более затейливые. Бессмысленный произвольный стук или даже хороший ритм, но с одной случайной, не к месту, долей, в результате дает странные вещи. Если бы мы смогли сообразить, как изощриться и выбить по-настоящему сложный ритм, наверняка получили бы все то, что имеется на Земле, и даже не пришлось бы возвращаться обратно.

Пал смертью храбрых лучший друг,
Залил он кровью все вокруг,
Но славят птицы душу Хэнки.
На небе снова песик мой,
Там резвой носится стрелой.
Тебя я буду помнить, Хэнки.[2]