«Если», 2003 № 06

— Не пойду, — прошептал Виктор, наблюдая, как ноги вздергивают его вертикально вверх и шагают вперед, как руки вытягиваются вперед, тупо скрючив пальцы. — Нет. Нет…

— Иди, иди, человечек. Иди.

— П-почему ты не взял Лину? — хрипло спросил Виктор, шагая вперед медленно, тяжело, подобно зомби. — Она красивая, здоровая. Ее можно унизить очень сильно, очень красиво. И жить в ее теле много лет, гораздо дольше, чем в моем…

— Она не подходит. Не хочу брать в рабы тех особей, что не познали удовольствия от унижения других. Вознестись на вершину и упасть в пропасть, добиться высшей власти и лишиться ее, понять, насколько ты велик, и превратиться в раба — только такие метаморфозы дадут действительно вкусную пищу.

— Возьми Лину. П-пожалуйста…

— Хватит болтать! — рявкнул голос. — Подними крышку аквариума.

Виктор не мог вымолвить ни слова — язык отказался его слушаться. Слезы лились по его щекам, оставляли на них горячие дорожки. Дрожащие пальцы отщелкивали фиксаторы, прижимающие крышку — один за другим. Нажатие на кнопку, и крышка плавно поднялась вверх. Червь уже отцепился от питающей его трубки, плавал в густой зеленой жидкости. Затхлая вонь ударила в ноздри Виктора.

— Возьми меня, человечек. Возьми. Только аккуратнее. Аккуратнее… Будет тебе аккуратнее. Раздавить проклятого глиста.

Сломать барьер, вырваться хоть на миг из тисков чужой воли. Всего лишь секунда — ему хватит…

— Давай быстрее, мне надоело плавать в этом прокисшем супе. Виктор опустил руку в противно теплый гель, медленно обхватил червя пальцами. Тело хиту оказалось неожиданно жестким. Ничего, сил хватит. Только не думать, не думать ни о чем…

— Дави, — сказал червь. — Дави меня. Даю тебе одну попытку. Виктор стиснул зубы, резко вдохнул и бросил всю силу, всю волю и ненависть в пальцы. Бесполезно. Мышцы не отреагировали — даже, кажется, расслабились еще больше.

— Теперь это мои мышцы, — сказал червь. — Ты будешь делать ими то, что я захочу. Вытаскивай меня.

Виктор поднял руку. Червь свисал с его ладони с двух сторон, пульсирующие волны пробегали по плоскому членистому телу, струйки зеленой слизи стекали обратно в аквариум.

— Хозяин, — произнес глист. — Скажи: «Хозяин».

— Хозяин, — как эхо, отозвался Виктор.

— В каждом доме должен быть хозяин. В твоем доме хозяин — я. Отныне и до самой твоей смерти.

— Ты — Хозяин.

— Отлично, человечек. Ты становишься понятливым. А теперь открой рот.

Виктор, цепенея от ужаса, открыл рот.

— Шире! Так я не пролезу!

Челюсти Виктора раздвинулись, словно их растащили домкратом. Хрустнуло в ушах, боль пронзила распяленное лицо сверху донизу. Как можно проглотить такое — огромное, жесткое?! Эта тварь распорет его глотку, разорвет в ошметки пищевод, пробуравит желудок…

Лентец поднял головку, оснащенную тремя крючковатыми челюстями.

— Пора, человечек. Я иду домой.

Рука Виктора поднялась и запихнула червя в рот.

И настал ад.

День пятьдесят второй

Лина не сразу поняла, где находится. Сознание наплывало волнами, прорезалось мучительной болью и уходило, возвращаясь в благодатное бесчувствие. Ферменты в крови трудились, перемалывая молекулы нейролептика, паузы забытья становились все короче, и наконец Лина осталась наедине с безысходной реальностью.

Она лежала голая, распятая, намертво пригвожденная к столу тяжелым фиксатором. Пластмассовая трубка торчала в ее горле, шла в трахею, аппарат искусственного дыхания мерно нагнетал воздух в легкие, раздувал их, как меха. Каждый вздох отдавался сотней раскаленных игл, пронзал грудь насквозь.

Лина попробовала пошевелить пальцами — получилось, но не дало ничего. Предплечья и голени были прижаты к столу теплым, нагревшимся от кожи пластиком. Лина почти не чувствовала своего затекшего тела.

Она вспомнила все — как Виктор обманул ее, как убил Тутмеса, как приговорил к смерти ее, Лину, и как привел приговор в исполнение. Она осталась жива. Сколько времени прошло? Черт знает… во всяком случае, достаточно, чтобы организм начал восстанавливаться.

Он оставил ее в живых — надо думать, не случайно. Это значит, что скоро он придет сюда. Чтобы добить? Не сразу. Сверхрациональный Вик не делает впустую ни единого движения. Он оставил Лину для очередных опытов, и нетрудно догадаться, что на сей раз не будет никакого снисхождения.

Первым делом — убрать проклятую трубку. Она мешает думать, сводит с ума мерным возвратно-поступательным движением воздуха. Лина сжала трубку губами, вытянула их вперед. Внутри шеи что-то противно сдвинулось, отлепилось от стенок трахеи, Лина дернулась от боли. Втянула губы назад, снова сжала трубку, вытянула ее изо рта еще на сантиметр. Больно, больно… И ни выругаться, ни помолиться — голосовые связки растянуты трубкой, бесполезны.

Только терпеть — минуту за минутой, сантиметр за сантиметром.

* * *

Виктор лежит на полу с широко раскрытыми глазами, с открытым ртом, лужица запекшейся крови окружает его голову бурым ореолом. Он глядит прямо в потолок, но не видит ни белых панелей, ни кабелей, ни коробчатых воздуховодов. Видит иное.