«Если», 2003 № 06

Он щелкнул по клавише ввода, из потолка над Линой выпросталась тонкая сеть и намертво приклеила девушку к койке.

— Пойдем, Тутмес.

— Она не вырвется, Хозяин? — спросил серв.

Лина корчилась на экране, рот ее безмолвно открывался — звук был отключен.

— Нет. — Виктор усмехнулся. — Паутинка — весьма прочная штука. Пойдем, успокоим ее.

Два десятка шагов по коридору, комната Лины — кубатура, плотно заполненная визгом, воплями, проклятиями. Виктор пожалел, что не взял скотч, чтобы заклеить девчонке рот.

— Замолчи, Лина, — сказал он, пытаясь сохранять спокойствие. — Мы не сделаем тебе ничего плохого. Заткнись, ради Бога.

— Ничего плохого?! — взвизгнула Лина. — Скотина, урод! «Серва» мне сейчас вкатишь, да? Сволочь!

— Нет, нет, — Виктор покачал никелированным инъектором перед ее носом. Нельзя тебе «Серв». Никаких психомодуляторов. Ничего генного. Только чуть-чуть успокоительного. Нервы нужно беречь, милая.

Он приставил инъектор к шее девушки и нажал кнопку. Лина дернулась и затихла.

— Срежь паутинку, Тутмес, — сказал Виктор. — И доставь Лину в третью лабораторию. Я пойду готовиться.

* * *

Лина лежала на хирургическом столе — обнаженная, до пояса укрытая простыней. Лицо ее скрывалось под серой пластиковой маской, к вене шла прозрачная трубка от капельницы. Гармошка искусственной вентиляции легких ритмично совершала движения вверх-вниз, и грудь Лины двигалась в такт ей. Конечно, воспользоваться стандартным инъектором легче, но иногда лучше вот так, по старинке, внутривенно и с полным наркозом. Сейчас — особый случай. Нужно сделать все особенно тщательно.

— Хорошее тело, — сказал Виктор. — Завидую девочке от всей души, чистой белой завистью. Двадцать один год — и никакой дряни, чистые гены, гладкие клапаны сердца, здоровая печень, идеальная работа ферментов. К тому же она никогда не употребляла стимуляторов, не говоря уж о наркотиках. Это невероятная редкость.

— А вы их употребляли? — спросил Тутмес.

— А ты как думаешь?

— Думаю, да.

— Само собой… Все мы давно подсели на химию, разрушающую мозги. Человечество отравлено. Думаю, что современный вид человека не вылечится от этой болезни. Более того — вымрет от нее в ближайшее время, в течение сотни-другой лет. Создание нового биологического вида — не прихоть, это уже необходимость, единственное лекарство, избавляющее от смерти если не вида, то хотя бы рода.

— Это нарушение естественного процесса эволюции.

— За время существования жизни на Земле вымерли миллионы видов животных — сгинули в небытие, не оставив после себя ничего, кроме окаменелостей. Сейчас пришла наша очередь. Это очевидно для всякого, кто умеет работать мозгами, но никто не хочет сознавать серьезность факта — каждому понятно, что свою-то жизнь он дотянет в комфорте, а дальше — хоть потоп. Хомо сапиенс остановил свою эволюцию, усовершенствовав до предела технологии, позволив выжить и благоденствовать любому заведомо нежизнеспособному уродцу. Мы выкинули естественный отбор в мусорную корзину — легко, непринужденно, и каждый, кто пробует заикаться о последствиях, автоматически обвиняется во всех смертных грехах. Но… большое «но», Тутмес. Генетический груз — не шутка. Он накапливается, если его не разгребать.

— Что значит «разгребать», Хозяин?

— Ты прекрасно знаешь, Тутмес.

— Убивать.

— Да. Убивать всех, кто не соответствует генетическим стандартам. Спартанцы выкидывали своих ублюдков в море безо всякой жалости, никто не заикался о правах и свободах — и оставались красивыми и здоровыми. Мы плюнули на законы природы, и в ответ она плюнула в нас. Мутации возникают непрерывно, спонтанно, это элементарный биологический закон. В первой половине двадцать первого века с этим еще справлялись — даже добились успехов, когда было введено обязательное кариотипирование[12] всех беременных. Ты помнишь, к чему это привело.

— Помню…

— Сначала пришлось принудительно прерывать каждую четвертую беременность. Потом — каждую третью. Когда дело дошло до пятидесяти процентов абортов, бабы цивилизованной части планеты завопили и зарыдали, побежали по судам. Два года юридических войн… Цивилизованность победила. Кариотипирование было объявлено преступлением второй степени. Острословы-юристы порезвились в свое удовольствие, разжирели на миллиардах, вложенных в дело о генетическом контроле. Но, поверь мне Тутмес, именно они поставили большой черный крест на человеке разумном как на биологическом виде. Там, где исчезает хотя бы малейший отбор, начинается резкая деградация. Генетический груз уже добрался до критической массы. Сейчас две трети людей — носители ублюдочных генов, причем доминантных. Процесс набрал скорость, Тутмес. Всего три поколения спустя здоровый человек станет реликтом. Для того, чтобы найти Лину и два десятка ей подобных, я потратил два года.

— Почему вы не искали в Азии и в Африке, Хозяин? Процент чистых генов там гораздо выше…

— А ты не знаешь почему? — рявкнул Виктор.

— Извините, Хозяин! — Тутмес скукожился, посерел от страха, сложился в поклоне. — Простите, ради Бога!