«Если», 2002 № 09

— Да, — отвечала она.

— У вас нет случайно лишнего билетика?

— Нет, — отвечала она.

До начала концерта оставалось всего несколько минут, когда фонари вдоль улицы зажглись одновременно — неверным, нарождающимся, обещающим вечер светом.

Спустя три часа она стояла внизу, в опасной близости от прямоугольной дыры в земле, однако городской ветер благоволил к ней и относил дыхание подземелья, не позволяя ему коснуться свободного порождения Города.

Сверху, от входа в большой концертный дом, сбегал вниз поток людвы. Улия смотрела — и не могла выделить ни единого лица: как будто два часа, проведенные под сводчатым потолком, спаяли слушателей в однородную веселую лепешку.

— Чего ты от меня хочешь?!

Саня застыл посреди комнаты, как посреди сцены. Только что была выставлена за дверь последняя девочка, взыскующая автографа.

— Я работаю до кровавого пота… Я думал, ты хоть немножко поздравишь меня! С таким успехом! Господи, у меня было потрясающее настроение…

Улия молчала.

— …Ты хочешь, чтобы я жил по твоей указке, так? Чтобы я с утра до ночи слонялся по улицам, радуясь светофорам? Чтобы я таскал на разрушенный мост использованные стаканчики? Да, я хочу карьеры! Я хочу, чтобы у меня были слушатели не только в подворотне! Я заслужил, между прочим. Я заработал это своим горбом!.. А ты мне помогла? Одна твоя кислая мина…

Улия молчала. Саня осекся; раздраженно прошелся по комнате. Обеими руками взялся за волосы, пытаясь вытряхнуть из них застрявшие блестки.

— Ты просто ревнуешь. Ты прочитала эту идиотскую статейку в «Ухтышке».

Улия не поняла, о чем он. Она не читала газеты, написанные людвой для людвы.

— Чем ревновать, следила бы лучше за собой! Ты же опустилась, ходишь в лохмотьях, не красишься, похудела, как чучело…

Улия опять не поняла. Саня встретился с ней глазами — и раздражение его вдруг погасло, как окурок под каблуком.

Он в пять шагов пересек большую комнату. Взял ее за плечи:

— Юлька… Ну ты же знаешь, как я тебя люблю. За что ты меня мучишь? Это правила игры, пойми. Сейчас — так, потом будет по-другому, для души… Но сейчас не мешай мне. Ладно?

Улия сидела на крыше двадцатиэтажного дома. Напротив был большой завод, корпуса его ловили закат большими пыльными окнами, и кое-где за стеклом угадывался силуэт растения в кадке.

Закат погас. Заводские окна засветились, но не желтовато-жилым, а холодным белым светом.

Вокруг Улии дрожали на ветру антенны. Прозрачный, призрачный, пустынный лес.

— Здравствуй, — сказали за ее спиной.

Она хотела вскочить, но Город положил ей на плечи тяжелые ладони и усадил обратно, на залитый смолой «козырек». Улия испуганно оглянулась.

— Не послушала меня, девочка?

Улия заворожено смотрела в его глаза — в круговерть миллиардов далеких огней.

— Ты не хочешь вернуться ко мне? Не желаешь освободиться? Или, может быть, не можешь?

— Могу, — сказала Улия.

— Значит, не хочешь?

— Я всегда буду с тобой, — прошептала Улия.

— Ты покидаешь меня. Ты стала тенью. Фонари не узнают тебя. Ты выглядишь больной и жалкой. Скажи только слово — и я отберу тебя у людвы.

— Нет! — испугалась Улия.

Город сел рядом и обнял ее за плечи:

— Возвращайся. Твое ожерелье — цепь огней — готово и ждет тебя… Твои друзья соскучились по тебе. А я слишком ценю каждое свое порождение, чтобы бросать его на произвол судьбы.

— Юлька! Ты не поверишь! Ты просто не поверишь — кто взял меня в свой концерт! Боже мой, это такой успех, такая удача… Я и мечтать не мог! Ты что же, не рада?!

— Я рада, — сказала Улия.

Не снимая ботинок, Саня рухнул на новую кровать. Кровать была квадратная, как небольшой дворик; Парень лежал, раскинув руки, будто желая обнять все на свете и среди прочего — Улию.

— Послушай… Я и мечтать не смел. Это целый мир… Такой яркий, такой настоящий… И множество друзей. У меня никогда не было столько друзей, как сейчас. У меня никогда не было такой интересной жизни. Петрович меня опекает, как родной отец. Ну да, у него плохой вкус, это верно. Но зато у него хороший нюх. Он знает, что надо петь и для кого.

— Для людвы, — сказала Улия.

Саня кивнул:

— Для людвы… Хорошее словечко. И не надо так печально — людве нравится! Людва счастлива! Ну что тебе еще?!

Лучи прожекторов метались, подчиняя людву ритмам; это отдаленно напоминало игру светофоров на большой развязке, но если законы движения Улия понимала, то законы Концерта — нет.

Саня метался по сцене, будто желая вырваться из сетки цветных лучей. Улия слушала, пытаясь нырнуть в его песню, вспомнить веселые потоки фар и ночной полет над Городом, но вместо красных и белых огней, сливающихся в колокольную дорогу, перед ее глазами возникал поток людвы, безликий и безголовый, медленно текущий мимо торговых палаток с одеждой и консервами, носками, полотенцами, автоматическими швабрами, простынями…

Улия не знала, что видела и о чем думала слушавшая Саню людва. Крики и хлопки, свист и топот выдавали ее возбуждение; Улии казалось, что над качающимися в такт головами взлетают красные и золотые тряпочки эмоций.