«Если», 2002 № 07

Первой шла женщина ослепительной красоты с грудным ребенком на руках, а второго ребенка, годиком постарше, держал на руках толстый, добродушного вида негр.

Молодая красавица закрутила завитой головкой в поисках кого-то и, выискав в группе встречавших пожилую женщину в платке, которую Стендаль предупредил о приезде дочки, закричала:

— Мама, слезинка моя! Погляди на своих внучат!

Пожилая женщина в платке кинулась к красавице, красавица сначала отдала младенца негру, а сама потискала в объятиях женщину в платке, потом отобрала ревущих детишек у негра и стала их совать матери, чтобы та любовалась внуками.

Миша Стендаль совершал робкие круги и пытался что-то крикнуть, но его никто не слушал.

Сам же профессор Минц обратил внимание на прочих пассажиров автобуса.

Одного из них он встречал в Гусляре лет десять назад, прежде чем математик Квадрант уехал в Штаты к своему брату. Математик сделал там неплохую карьеру и даже основал фирму по производству бильярдных шаров повышенной округлости.

Выйдя из автобуса, математик опустился на колени прямо посреди площади и принялся целовать асфальт, повторяя:

— О, святая гуслярская земля! Прими обратно своего блудного сына.

Два могучих ливрейных лакея вывели из автобуса под руки престарелую графиню фон Мейндорф, ту самую, которой до революции принадлежал дворец, а ныне Дом Культуры речников, приватизированный кутюрье Плюшкинайтисом под стрип-салон.

— Оу! — с тяжелым английским акцентом произнесла старушка. — Пахнет сеном и тетеревайма.

Сеном в центре Гусляра не пахло уже полвека, но кто станет спорить с наследницей миллионов, доставшихся от последнего мужа Ци Байваня, босса гонконгской триады?

Семейство Мазайбергеновых, которое некогда владело большим коммунальным хозяйством в пригороде Гусляра, а ныне стало украшением Брайтон-бич как этнографический ансамбль чукотской песни, спустилось на родную землю шумно и весело, играя на бубнах и на гитарах.

— Где наш олешка, где наш маральчик? — кричал Ахмет, наследник аттракциона.

Прочих возвращенцев в Гусляр Минц разглядеть не успел ввиду общего шума и суматохи, а также конфликта, имевшего место между Мишей Стендалем и семейством Алины.

Мише, полагавшему, что именно он — причина приезда новых американцев в Гусляр, надоело ждать, пока Алина наговорится с мамашей и нацелуется с подбежавшими на шум подружками.

— Алина! — воскликнул он. — Я тебе телескоп купил.

— Чего купил? — удивилась красавица. — Зачем?

— Но ведь ты астроном! — уточнил Миша.

— Я? Ну ты даешь! С моей фигурой пропадать в астрономах?

— А как же…

— В Штатах я нашла свое счастье в элитарном эстетическом стриптизе, — гордо ответила Алина.

— Как ты могла! — возопил Миша.

Но тут негр поднял черные брови, отдал детей своей местной теще, потом показал Мише Стендалю кулак.

— Это кулак чемпиона Олимпийских игр в полутяжелом весе, — объяснила собравшимся Алина. — Мой муж. При том не понимает по-русски и будет действовать в пределах допустимой самообороны.

— Остановитесь! — закричал Лев Христофирович. — Не лучше ли нам развеять недоразумение? Скажите собравшимся, что же вас привело в Великий Гусляр? Что заставило прилететь сюда? Любовь к Мише Стендалю?

— Только не это! — возразила красавица.

— Может, любовь к маме?

— Немножко да, а немножко нет, — сказала Алина.

— Тогда что же?

— На родину захотелось! — ответила молодая женщина. — * Такая на меня ностальгия напала — мочи нет! Спать не могу, пищу принимать не могу, любовью заниматься не могу…

— И мне на родину захотелось! — заявил математик Квадрант. — Я и не подозревал, что может существовать такое дикое чувство.

— И я пожелала перед смертью прикоснуться к земле моих предков, — проскрипела графиня Мейндорф на старинном, но неправильном русском языке.

Нестройно, но искренне и громко эти слова были поддержаны криками остальных пассажиров автобуса.

— Что и требовалось доказать, — сказал профессор Минц. Он был доволен, как бывал доволен академик Павлов, когда у его любимой собаки отовсюду начинала капать слюна.

…Словно Эркюль Пуаро, знаменитый сыщик, который обязательно собирал всех подозреваемых в одной комнате и вел их за собой по глухим извилинам преступного ума, Лев Христофорович Минц пригласил в тот же вечер друзей, а также иных заинтересованных лиц во двор своего, дома. Они уселись вокруг стола, за которым уже третье поколение жильцов рубилось в домино.

Там сидели сам Минц, его ближайший друг Корнелий Удалов, репортер Миша Стендаль, а также никем не званные старик Ложкин и Ходжа Эскалибур, претендующий на звание волшебника и прорицателя.

Правда, от Ходжи была некая польза: он принес с собой ящик пива и поставил его посреди стола. А за стаканами сбегал Корнелий.

Вечер был теплый. Пели птицы.

— Получив просьбу Миши Стендаля о возможном возвращении на родину девушки Алины, которая уехала в Штаты изучать астрономию, я подумал, а как это сделать? Ведь невозможно изобрести приворотное зелье!

— Хотя в истории такие случаи отмечены, — вмешался наглый Ходжа Эскалибур. — Пресловутая Клеопатра широко использовала некий состав, разработанный в ее лаборатории.