«Если», 2002 № 02

Эмма в своей холодной постели.

Однажды, когда сомнения стали непереносимыми, Суон предпринял секретное расследование.

То самое, которое через неделю заставило его договориться о встрече назавтра в обеденный час.

РЕШЕНИЕ

Перед уходом на работу Эмма сказала:

— Глен, я понимаю, как трудно тебе было последнее время. Но хочу, чтобы ты знал: я в тебя верю. Твоей вины ни в чем нет. А тех, кто избил тебя, обязательно поймают. Если и нет, они все равно когда-нибудь заплатят. Я уверена в этом.

Суон внутренне съежился, вновь вспомнив гнусную сцену избиения, но ничего не ответил. Даже не усмехнулся наивным понятиям Эммы о добре и зле. Правосудие или месть, скоро он сам будет вершить справедливость. Если он действительно этого хочет и знает, что делать, лучше определиться сразу.

Эмма отчаянно пыталась достучаться до него, словно понимая: сегодня произойдет что-то важное.

— Ты был добр ко мне и Уиллу, Глен. И если я не отвечала тем же, то… лишь потому, что мне требовалось немного больше времени. Все изменится. Нам будет хорошо вместе.

Не дождавшись ответа, Эмма уставилась на судорожно сжатые руки мужа. Когда она подняла лицо, Глен увидел ее мокрые от слез щеки.

— Я… невыносимо потерять тебя во второй раз.

Суон молча ушел.

В полдень он стоял перед обшарпанной дверью в убогом районе города. Никакой вывески, указывающей на то, что здесь помещается докторский кабинет. Да и внутри не наблюдалось никакого соответствующего медицинского реквизита: ни дипломов в рамках, ни жизнерадостной регистраторши, ни пожелтевших от времени журналов, ни страждущих пациентов. Полумрак.

И только один человек. Мужчина, сидевший за письменным столом в кресле с высокой спинкой, повернулся к окну, заслышав шаги, так что Суон не сумел хорошенько его разглядеть. Незнакомец так и остался для него голосом, всего лишь голосом, да и тот был искажен какой-то хитрой электроникой.

— …не несу ответственности за любые побочные эффекты, — говорил незнакомец. — Вся эта штука еще находится на стадии эксперимента. Боюсь, одобрения Управления по контролю за продуктами и лекарствами нам не получить.

Невесело хмыкнув, он пояснил:

— Но вся прелесть в том, что достаточно единственной инъекции. БАМ! Прямо в мозг, и ваш маленький паразитарный дружочек растворяется и погибает. Разумеется, в том случае, если все пойдет, как намечено. И тогда вы совершенно свободны.

Свободен. От чего? И для чего? Если он просто желает убежать от всего, что ему мешает, вовсе необязательно убивать ту штуку, которая живет в его голове. В конце концов, это не поводок и не забор.

Но ЭГВ — это символ.

Он только сейчас осознал всю расчетливую ненавязчивость государственной программы по перевоспитанию. ЭГВ совершенно необязательно выполнять заданную функцию. Они могут быть чем-то вроде обычного невинного обмана, уловки профессионалов. Но даже если и так, они все равно действовали: вечное, постоянное напоминание о заключенном соглашении. Олицетворение сделки, на которую он согласился. Той жизни, что была отдана в обмен на то, чтобы он продолжал существовать, новых связей, в которые он добровольно вступил. Убить эту штуку в его мозгу означает стереть весь прошлый год, начисто оборвать контакт с его теперешним бытием.

Для того, чтобы сконцентрироваться на ненависти и мести. Причинять боль и страдания.

Тошнота подступила к горлу. Неужели это предсмертные судороги заложенной в него программы? Или всего лишь естественная реакция того, кем он был?

Доктор продолжал говорить. Суон попытался сосредоточиться на его словах.

— Не ваша вина…

Перед глазами всплыло заплаканное лицо Эммы.

— Твоей вины ни в чем нет, Глен.

Суон порывисто встал.

— Я все решил.

— Прекрасно! — донесся до него злорадный голос доктора. — А теперь перейдем к главному.

— Верно, — согласился Суон, шагнув к двери.

— Эй, — удивился доктор, — куда это вы?

— Назад. На работу. Домой. К своей жене.

К своей жизни.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Чарлз Стросс АНТИТЕЛА

Каждый точно помнит, где был и что делал, когда одного из великих мира сего предательски убивают. Ганди, Папа, Тэтчер… если вы достаточно взрослый человек, то наверняка помните, где находились, когда услышали известие: тиккерная лента истории навеки отпечатана в ваших чувствах. Можно убить политика, но его идеи обычно продолжают жить. У них своя собственная судьба. В таком случае, насколько опаснее, например, идеи математиков?

Я по уши погряз в ремонте распотрошенного ПК, проводя операцию на открытом сердце битой сетевой платы, когда впервые распространились новости о «теореме коммивояжера». На другом конце офиса запищал терминал Джона, возвещая о поступившей почте. Минуту спустя забрякала и моя рабочая станция.

— Привет, Джефф! Загружайся!

Я продолжал совать плату обратно в слот. Джон — не самая важная персона в моем списке, чтобы ради него отрываться от дела.