«Если», 1992 № 02

— Неужели до тебя не доходит, — раздраженно сказала мне Сара, — что все наши попытки найти выход из этого тупика обречены на провал? Мы не можем возвратиться на Землю. Мы останемся на этой планете навсегда.

— Есть одно средство, — заявил я.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — сказала Сара. — Другие миры. Вроде мира сплошных песчаных дюн и барханов. И ты думаешь, что таких миров сотни…

— И не исключено, что один из них нам подойдет.

Она покачала головой.

— Ты недооцениваешь существ, построивших город и посадивших деревья. Они знали, что делали. Каждый из этих миров будет таким же изолированным, как здешний. Все они были задуманы с определенной целью…

— Тебе никогда не приходило в голову, — ответил я, — что один из этих миров — родина тех парней, что построили город?

— Нет, не приходило, — сказала она. — Но что это меняет? Они просто раздавят тебя, как букашку.

— Тогда что же нам делать?

— Я могу возвратиться в долину, — сказала Сара. — Ведь я не видела того, что открылось тебе. Могу и не увидеть.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Там ты будешь жить так, как мечтала.

— А собственно, какая разница? — заметила Сара. — Чем иллюзорная реальность лучше реальной иллюзии? Как, например, ты можешь доказать реальность происходящего с нами?

Конечно, на ее каверзный вопрос был такой же каверзный ответ. Еще никем не был придуман способ, чтобы доказать реальность самой реальности. Лоуренс Арлен Найт добровольно принял вымышленную жизнь, смирился с нереальностью долины, конструируя в своем воображении идеальное бытие и приближая его к реальности в меру своих сил и способностей. Но Найту было легко пойти на это, также, вероятно, как и другим обитателям долины, близким ему по складу ума, поскольку всем им было решительно все равно, в реальном или вымышленном мире они живут.

Я размышлял, какие фантастические побуждения, должно быть, приписал нам Найт, чтобы объяснить себе причины нашего стремительного бегства. Естественно, он старался придать нашему поступку такой смысл, который ни на йоту не возмутил бы его спокойствия, не внес бы ни малейшего диссонанса в гармонию его вымышленной жизни.

— Ну, ладно, Бог с тобой, — промолвил я, смирившись с бесполезностью своих доводов. — Но я не смогу вернуться.

Мы сидели молча у костра, высказав все, что думали, исчерпав все аргументы. Ее нельзя было переспорить. Оставалось надеяться, что утром здравый смысл возьмет верх, и мы найдем общий язык.

— Майк, — внезапно позвала она.

— Да, что такое?

— Если бы мы остались на Земле, наверное, у нас все вышло бы хорошо. Мы очень подходим друг другу. Мы смогли бы поладить.

Я жестко посмотрел на нее. На ее лице играли блики огня, и его выражение показалось мне неожиданно мягким.

— Забудь о том, что сказала, — грубо отрубил я. — Я установил для себя правило: никогда не заводить шашни с нанимателем.

Я ожидал, что она вскипит, но этого не произошло. Она проглотила мои слова, не моргнув глазом.

— Ты же ведь понимаешь, что я имела в виду совсем другое, — сказала она. — Ты знаешь, о чем я говорила. Все испортила эта проклятая экспедиция. Мы слишком много узнали друг о друге, слишком многое, чтобы не возненавидеть. Ты уж прости меня, Майк.

— А ты меня, — ответил я.

Утром она ушла.

Я накинулся на Свистуна.

— Ты ведь не спал! Ты видел, как она уходила. Ты мог разбудить меня!

— Зачем? — спросил он. — Какой смысл? Все равно бы не остановил.

— Я бы выколотил эту дурь из ее упрямой головы, — негодовал я.

— Нет, — настаивал Свистун. — Шла за своей судьбой. Ничья судьба не может стать судьбой другого. У Джорджа — своя судьба. У Тэкка — своя. У Сары тоже своя судьба. Моя судьба принадлежит только мне.

— К черту судьбу! — заорал я. — Посмотри, до чего она их всех довела. Джордж и Тэкк испарились, а теперь вот Сара. Я должен пойти и вытащить ее оттуда…

— Не надо вытаскивать, — протрубил Свистун, распухая от негодования. — Нельзя этого делать. Решила сама. Сказала мне, что уходит. Взяла с собой Пэйнта, чтобы доехать до места, а потом отошлет его обратно. Оставила винтовку и боеприпасы. Сказала, что они могут нам пригодиться. Потом объяснила, что у нее не хватит духу проститься с тобой. Плакала, когда уходила.

— Все, хватит, я иду за ней. А ты будешь ждать здесь.

— Мой друг, — сказал Свистун. — Мой друг, честное слово, очень сочувствую тебе, но уже слишком поздно и ждать больше нельзя.

— Перестань нести околесицу. О чем ты говоришь?

— Должен уйти от тебя сейчас, — сказал Свистун. — Больше не могу оставаться. Слишком долго был в своей второй сущности и должен переходить в третье состояние.

— Послушай, — сказал я, — ты ведь без устали говоришь о своих многочисленных сущностях еще со времени нашей первой встречи.

— Должен пройти три фазы, — торжественно заявил Свистун, — сначала первую, потом вторую, а затем третью.

— Постой-ка, вот оно что, — догадался я, — ты трансформируешься, как бабочка. От гусеницы к кокону, а затем уже превращаешься в бабочку…

— Ничего не знаю ни о каких бабочках.

— Но за свою жизнь ты ведь успеваешь побывать в трех состояниях?