Ещё рано поднимать тревогу (СИ)

— Окопыч, декабристы, когда поднимали восстание, помнили, что по русской традиции дети бунташных князей и дворян теряли всё вплоть до жизни.

— Когда же победа?

— Она пришла примерно через сто лет после расстрела солдат на Сенатской площади картечью. Ты её приблизишь, если выпустишь хотя бы пять сотен полковников в подпольной академии Русской Армии.

— Далеко отсюда?

— В одной из пещер на обжитых когда-то немцами островах Южной Аргентины, ну, там почти что Огненная Земля. Местность тебе как раз по климату. Здесь слишком жарко, до ста годков не дотянешь.

— И каким это ходом ты доставишь меня к морю?

— Водным, Окопыч, не быстрым.

— Это в пустыне-то?

— Видишь ли, профессор и доктор наук, у персов с допотопных времён сохранилась система сбора дождевой и талой воды в подземные водохранилища. Двести-триста метров под землёй эти реки стекаются в целые озёра. А там до Персидского залива рукой подать.

— Это же джинн, в бутылке с пробкой! В Персидском заливе, Петя, наши заклятые друзья контролируют каждый миллиметр акватории!

— А мы, представь себе, каждый микрон. Вода дырочку найдёт, Окопыч, не бойсь.

— Слышишь шум винтов с неба?

— И роторные пулемёты слышу.

— Это турки по мою душу. Мы их отвлекли на четверть часа, больше не смогли.

— А как ты сам, Петро?

— Окопыч, за меня не бойся. За мной МИД, ГРУ и спецназы, а ты беззащитный полупенс. Когда меня увезут на пытки, дипломаты поднимут бучу, разведчики заварят кашу с заложниками для обмена… Не бойсь, не пропаду!

13

Тишина в пещерах, где текли подземные реки, завораживала и тянула на сон. Лишь иногда плеснётся на поверхности безглазая рыба да сорвётся капля воды с невидимого свода. Перс в хэбэшке без погон и вообще любых знаков отличия лениво шевелил веслом в надувной лодке и напевал в нос восточный мотив. А невидимые станы пещере превратились в киноэкран неимоверных размеров…

* * *

— Дядя, можно поиграть с вашей козочкой? — из трескучей осоки высунулась веснушчатая рожица, косички с бантиками. За ней другая, те же веснушки, только огненные вихры в разные стороны.

— Это не дядька, а хлопец, что ли ты не видишь? Он не козу пасёт, а рыбу удит.

Оба улыбались ему, придерживая раздвинутые стебли травы. У девочки не было молочных зубов спереди, у мальчика прорезались сверху два резца, большие, как у кролика.

— Пошли, а то рыбу распугаем… — зашуршала осока, скрыла детей.

Он привстал из травы и принялся сматывать удочку. Керимов-старший не станет повторять дважды, пусть даже ты три месяца назад закончил среднюю школу. Батя вознамерился за выходные перебрать двигатель своей маршрутки, на которой левачил. Стой здесь, придурок, подай то, недоделок, положи сюда, несмышлёныш. С дедом Васей, который на старости лет принял ислам и экзотическое прозвище Ашимбек, и то проще. Тот хает всё, что не обретается под зелёным знаменем пророка, и всех, кто не совершает намаз три раза в день, не бреет задницу и не подмывается. А у бати одно — делай деньги, делай деньги, гонись за призрачным успехом. И попробуй хоть слово скажи батьке — у него вес под сто кэгэ и всё сплошь мышцы. Мать ещё умеет поладить с отцом.

— Ну что ты взъелся на ребёнка! Не лежит у него душа к бизнесу, что поделаешь.

— Он сам не знает, чего хочет. Конкретные пацаны попросили за ночь раздеть догола три угнанные машины. Ночь работы — и три зарплаты в кармане. Так нет, он нос воротит. Цыганята попросили перегнать в скотовозе три кобылы всего на полста километров. Нет же, нет, мы ручек не замараем! Дружки все поступили в институты, колледжи, а он после работы в гараже рыбку удит.

— Он в армии мечтает служить, отец.

— Мечтаешь? Так поступай в военное училище!

— Он рядовым солдатом хочет начать службу, как Суворов.

— Суворов у Екатерины нахватал земли и имений выше крыше. Стал графом и князем, а нынче вояки на пенсии голым задом сверкают. Предлагал же ему переписать на него прадедову хату. Там такая постройка, что на срубе подземные венцы сухонькие-пресухонькие — звенят от удара топора. Такую экоусадьбу для ностальгического туризма утроить можно, что у поляков, евреев, караимов и татар сопли и слёзы ручьём лились. Ну, не Кобринское поместье Суворова, не усадьба Паскевича, но тоже штучка в своей цене. Там на одно кладбище польско-литвинских татар можно любоваться неделю. Чёрные мраморные плиты с золотым блеском русских фамилий и имён, а ниже эти же имена, но арабской вязью. Золотые полумесяцы смотрят на восток — красотища! И что ответил мне твой сучёнок?

— Что? — испуганно прижала ко рту косынку мама.

— От стояния Руси земля эта была русской. Остальные народы на ней только желанные гости. Пусть чувствуют себя как дома, но не забывают, что они в гостях. Братский интернационализм мы похерили ещё в начальных классах.

— Но мы-то литвинские татары!

— А он вообразил себя русским. Язык свой, говорит, вы пять веков назад забыли, когда польскому королю служили и панам сапоги лизали до блеска. Дескать, в нашей деревне все татары говорят по-русски и только в нашей семье фамилия похожа на татарскую. Ни-чо! Я из него всю дурь выбью.