Есаул из будущего. Казачий Потоп

Анатолий Спесивцев Есаул из будущего. Казачий Потоп

Пролог

Москва, Посольский приказ, 29 января 7148 года от с.м. (8 февраля 1639 года от Р. Х.)

Выходец из ХХI века назвал бы это помещение без окон кладовкой, причем кладовкой запущенной и дурно обставленной. Побелка на стенах давно скрылась под толстым слоем пыли, вдоль них стояли, кое-где в два ряда, большие сундуки. Впрочем, на полу и сундуках пыли не наблюдалось, как и были видны мазки метлой – для снятия паутины – на стенах и потолке. И не очень внимательный человек заметил бы следы спешной уборки.

Диссонансным пятном выглядело в этой обстановке украшенное резьбой кресло с обитыми дорогим фламандским сукном сиденьем и спинкой. Его явно недавно всунули между рядами сундуков. И уж совсем не место здесь было в этом кресле сидевшему – с резко очерченным лицом, властным взглядом, в расстегнутой соболиной шубе, черном атласном кафтане, черных же шароварах из иноземного сукна и черных сапожках. Его высокая боярская шапка лежала на одном из сундуков. Обычно бояре одеваются куда более ярко, но в дни траура по умершему сыну государя рядиться в яркую одежду приближенным царя было немыслимо. А именно к Михаилу Федоровичу Романову и направлялся боярин, князь, глава Иноземного и Стрелецкого приказов и прочая, прочая, прочая Иван Борисович Черкасский. В Посольский приказ вельможа заглянул по пути, выкроив в своем напряженном графике для этого время.

Естественно, такого важного человека встретил глава приказа, думский подьячий Федор Федорович Лихачев. После полагающихся церемоний он проводил боярина к выделенному для беседы помещению – кладовке, где хранились документы приказа. Более подходящей комнаты – из-за тесноты – для беседы без посторонних ушей не нашлось. В большом П-образном здании приказов сновали сотни, если не тысячи, подьячих, выгонишь их на время из помещения, где работают, – половина разбежится по кабакам. Совсем не случайно дьяки некоторых нерадивых подьячих к столам иногда привязывали, рабочий день в приказах был ненормированным, часто приходилось писать до глубокой ночи. Один английский путешественник, попав в это здание и увидев тогдашнее делопроизводство, пришел в восторг пополам с ужасом, решив, что бумагой, там использованной, можно накрыть пол-России. Наивный бритт – размеров нашего отечества он не учел. Представив князю исполнителя его поручения подьячего Василия, сына Иванова, Лихачев поспешил откланяться.

В непривычно ярком свете керосиновой лампы (хоть и освятил удивительный осветительный прибор священник, а не в одну голову закрадывалась мысль, что не от Бога она, а от Врага рода человеческого) можно было хорошо рассмотреть и седину в ухоженной бороде, и морщины на высоком челе князя. Так же, как и его собеседника, немолодого, полного, одетого куда более скромно.

В комнате оставалось место поставить табурет или скамеечку, но подьячий Василий Иванов, разумеется, стоял, показывая этим уважение вельможе.

– Что-то мне начинает казаться, что ты, Васька, должного усердия не проявляешь. Ин когда я тебе поручил разнюхать все о колдунах черкасских?

Грозное начало насторожило, но не испугало одного из высших представителей крапивного семени:

– В октябре месяце, батюшка боярин-князь. Почитай, в первый же день, как в Стрелецкий приказ возвернулись.

– А ныне какой месяц на дворе?

– Генварь, батюшка боярин-князь.

– Ну?! Где твой доклад, почему не вижу? Неужто совсем страх божий потерял?

Василий показательно зажмурился, услышав такое предположение из уст боярина – гнев лучшего друга царя мог обернуться очень крупными, если не фатальными, неприятностями. Черкасский возглавлял сразу несколько приказов, заседал в боярской думе, имел и другие государственные должности.

Боярин же, уставившись на подчиненного, молчал. И безмолвие это ничего хорошего Иванову не обещало, что подьячий немедленно понял.

– Как можно, милостивый боярин-князь, Иван Борисович?! Как можно?! Как услыхал приказ от Федора Федоровича, так сразу и кинулся исполнять!

– И где же он? Почему не вижу?! – грозно насупил черные, несмотря на возраст, брови князь Черкасский.

– Не извольте беспокоиться, вчерне давно готов.

– Почему – вчерне? Неужто лень одолела переписать набело?

– Никак нет, не лень. Доносов про колдунов уж очень много собралось. Да и… – Василий замялся, – не могу разобраться, где там правда, а где брехня.

– Ну, давай вместе разбираться. Где у тебя черновик?

– Сей момент представлю! – Подьячий вскочил, подбежал, на ходу снимая с пояса связку ключей, к обитому железными полосами сундуку, сноровисто открыл большой амбарный замок, висевший на толстых петлях, и достал одну за другой две перевязанные толстыми шнурами кипы разновеликих и разноцветных листов бумаги. Одну ладони в полторы толщиной, другую – в пальца четыре. Осторожно прихлопнув крышку сундука, Иванов подошел к боярину и с заметным удовлетворением в голосе произнес: – Вот! – протягивая ему обе кипы.