Ермак Тимофеевич

В голосе её слышались слёзы.

— Как так?

— Да так… Самой перед собой скрыть хочется, что любила я его, недостойного.

— Чем же он недостойный?

— Любит, видно, меня мало, коли пропал и не возвращается… Ведь надумил его Ермак Тимофеевич, чтобы он отъехал немного да и вернулся бы, а он, поди ж ты, кажись, попусту в Москву норовит попасть… Точно нужда гонит.

— Посмотреть на Москву любопытно. Может, никогда не придётся, — заметила молодая Строганова.

— Кабы любил по-настоящему, ничего бы, окромя меня, любопытно не было.

— Ишь ты какая… А вот Ермак меня любит, а в поход идёт. Я было тоже плакать задумала, да не велел он, я и перестала…

— Особое это дело, Ксения Яковлевна.

— Чем же особое?

— В поход он перво-наперво неволею идёт, а второе — он ратный человек, в поход ходить — его служба. А Яшка что? На печи здесь сидел да на балалайке потрынкивал, вот и вся его служба.

— Он тоже не по воле поехал, а послали его, — возразила Ксения Яковлевна.

— Кабы вёз он в Москву грамотку, то слова не сказала бы, а то ведь понесло его туда с пустыми руками. Вот что обидно… Кажись, кабы умер он, не так мне было бы больно.

— Что ты, девушка, говоришь несуразное!

— Поистине, Ксения Яковлевна, знала бы, что любит он… Не ворочается скоро не по своей воле, а ранен или убит лихими людьми… Всю жизнь бы по нём прогоревала бы, на мужика-то бы ни на одного не взглянула, а всё было бы легче сердцу моему девичьему, чем знать, что он попусту прохлаждается, себя прогуливает, а обо мне, видно, и думушки нет в его пустой башке.

— Что это ты, девушка? Не накликай на самом деле на его голову.

— Говорю, легче было бы мне, легче… — каким-то болезненным стоном вырвалось у Домаши.

— А может быть, он поехал в Москву для тебя же…

— Для меня?

— Тебе за обновами да гостинцами.

— Велика мне нужда в его обновах да гостинцах… Швырну их ему в глаза бесстыжие, — с сердцем отвечала Домаша.

Но разговор этот всё же несколько успокоил её.

Весть о предстоящем обручении Ермака Тимофеевича с Ксенией Яковлевной быстро облетела не только усадьбу Строгановых, но и оба посёлка, прошла даже до самых далёких заводов, и, как это ни странно, никто по этому поводу, как говорится, не дался диву. Имя Ермака было окружено для всех таким ореолом молодечества, которое для простых людей русских вполне заменяло благородство происхождения.

— Бояре-то царские лиходеи и захребетники, а Ермак вольный ратный человек, молодец во всех статьях… Чем же он не жених любой девушке? — рассуждали люди и радовались на завидную парочку.

— Лиха беда обабиться. Пропадёт молодец для ратного дела… Какой уж он атаман, коли с женой на пуховиках будет нежиться! — ворчали его старые товарищи по привольной жизни на Волге.

— Это кого как… Ермака не обабишь, — слышались возражения.

— Баба чёрта обломает, а не то что Ермака…

— Ермак, братцы, в ратном деле и чёрта за пояс заткнёт. Такие шли толки.

Ермак Тимофеевич между тем по праву жениха бывал ежедневно в светлице у Ксении Яковлевны и проводил там по несколько часов, слушая песни сенных девушек. На этих свиданиях присутствовала и Антиповна, примирившаяся с мыслью о браке своей питомицы с Ермаком Тимофеевичем и даже решившая в уме, что царь, узнав о его службе, сделает его боярином.

«Всё в царской воле, — думала она, — были бояре Обносковы, нет бояр Обносковых. Отчего же и Ермаку не быть боярином?.. Парень всем взял — и умом, и отвагой…» Так мечтала старуха.

Иногда её заменяла Домаша. С нею молодым людям было, конечно, вольготнее — на долю Ермаку выпадали и лишнее нежное слово, и поцелуй.

С Семёном Иоаникиевичем он виделся также ежедневно. Они серьёзно обсуждали вместе с молодыми Строгановыми предстоящий поход за Каменный пояс. И Максим Яковлевич, и Никита Григорьевич хотели идти с Ермаком, но последний благоразумно отговорил их.

— Не дело вы задумали, добрые молодцы. Здесь вы нужны на подмогу дяде, да и в случае нападения кочевников… Кто же примет начальство над людьми? С хозяевами и все дворовые люди, и старые поселенцы охотно пойдут в бой и отразят нехристей, а нашим довольно и меня с Кольцом. С ними мы управимся… Мы их знаем и они нас… Да и дело ведь оставить на одного дядю нельзя, в годах уже он, а вы молоды… С кем ему будет тут посоветоваться?

Улещенные такими речами Ермака, молодые Строгановы отбросили мысль о походе, но всё же принимали горячее участие в его обсуждении.

Решили построить челны и идти водой по реке Чусовой вглубь Сибири. Толковали о количестве необходимого оружия и припасов. Словом, не оставили ни одной подробности без всестороннего рассмотрения и обсуждения. Всё было предусмотрено.

Относительно обручения также было всё решено. Через неделю после того, как Ермак Тимофеевич был объявлен женихом Ксении Яковлевны, в хоромы был приглашён отец Пётр, священник церкви во имя преподобного Иоаникия Великого, который и обручил молодых кольцами, привезёнными с нарочным из Перми.

Нарочному было заказано не говорить в Перми, зачем понадобились кольца. Семён Иоаникиевич хотел, чтобы обручение осталось тайной до поры до времени. Преданный слуга Строгановых был не из болтливых.