Однажды ранним утром, когда Семен Иоаникиевич только что успел умыться, одеться и помолиться Богу, к нему в опочивальню вошел его старый слуга Касьян, служивший в доме Строгановых еще при отце, Анике Строганове. Ему было, по его собственным словам, «близ ста» лет, но, несмотря на это, он был еще очень бодр и крепок, с ясными, светло-серыми глазами и крепкими белыми зубами, которые так и бросались в глаза при частых улыбках этого добродушного и веселого нрава старца, судя по седым как лунь волосам и длинной бороде.
В доме все челядинцы относились к нему с уважением и называли по отчеству Дементьич. Касьяном звал его только сам Строганов, и это было уже освящено обычаем.
– Что скажешь, Касьянушка? – спросил его Семен Иоаникиевич. – Что случилось?
Строганов знал, что старик напрасно не потревожит его в опочивальне.
– Да там, во двор, батюшка Семен Иоаникиевич, пришли невесть какие люди, в хоромы просятся до твоей милости.
– Какие люди?
– А кто их знает, батюшка… Говорят, вольные…
– Вольные?..
– Дело есть до твоей милости.
– Много их?
– Пятеро.
– Все в хоромы просятся?
– Никак нет. Один просится, во-видимому, их наибольший.
– Что же, пусть войдет, – сказал Семен Иоаникиевич и вышел вслед за Касьяном в соседнюю горницу, ту самую, в которой он беседовал с Антиповной по поводу необходимости выдать скорее замуж Ксению Яковлевну.
Через несколько минут в горницу вошел высокий, стройный, еще молодой парень, одетый в кафтан тонкого синего сукна, опоясанный широким цветным шелковым поясом.
Лицо его было некрасиво, но на нем лежала печать какой-то бесшабашной удали, которая выражалась и в насмешливом складе губ, красневших из-под русых усов и небольшой окладистой бородки, и во всей его прямой, даже почти выгнутой назад фигуре, в гордо поднятой голове с целою шапкой густых волос, вьющихся в кудри.
– Здоровы будете… – поклонился он Семену Иоаникиевичу легким поклоном, истово перекрестившись на большой образ Божьей Матери, висевшей в переднем углу горницы в богатом кованом золотом окладе.
– Здравствуй, молодец. Откуда Бог несет?..
– С Волги, Семен Аникич, – просто отвечал тот, точно уже много лет знакомый хозяину.
– С Волги, – повторил Строганов. – Велика матушка Волга…
– Вся была наша, – тряхнул густыми волосами вошедший.
– Чья это ваша? – возразил купец Семен Иоаникиевич.
– Вольных людей.
– А-а… Зачем пожаловал?
– К твоей милости, купец.
– С чем?
– С услугою.
– Вот как! Какую же услугу ты можешь оказать мне?
– Понаслышаны мы были давнехонько о вашей сторонушке. Богатая она страсть и привольная. Нет в ней ни воевод, ни стрельцов, жить можно вольготно, не опасаючись. Остяки, бают, да всякая нечисть беспокоит порой, ну да на них управу найти можно…
– Один, што ли, ты с ними справишься?
– Зачем один? Нас много… Сот семь наберется…
– Все с Волги?
– Откуда же больше? Она была наша кормилица.
– А теперь…
– Теперь царь засилье взял. Казань сложил, Астрахань… Воеводы да стрельцы кишмя кишат на Волге-то… А нам это не на руку.
– Кому же это?..
– Известно: вольнице.
– А ты кто такой?
– Есаул Иван Иванович, по прозвищу Кольцо…
– Храбр же ты, молодец, коли так напролом и лезешь к незнакомым людям. Али тебе неведомо, что царь цену назначил за твою голову?
– Как неведомо? Ведомо…
– А что дороги тебе отсюда назад не найти, не опасаешься?..
– Я опаску, купец, уже давно потерял, да и найти не хочу ее… Слухом о Строгановых земля полнится, не такие они люди, чтобы на деньги польстились и вольную казацкую голову воеводам, приказным подьячим и прочей царской челяди продать… Да и голову я свою ценю подороже, чем ценит ее царь Иван Васильевич, даром тоже не отдам. Трудно с Кольцом будет справиться. – Он тряхнул действительно могучими богатырскими плечами. – А коли одолеют, так тут неподалеку Ермак станом стоит, своего есаула не выдаст, выручит или жестоко отомстит за него, все в щепки разнесет…
– Ермак, говоришь?.. – переспросил его Семен Иоаникиевич, и голос его невольно дрогнул при этом имени.
Грозная слава Ермака с устрашенных им берегов Волги донеслась до запермского края и невольно даже на властных людей производила впечатление.
– Да, атаман Ермак Тимофеевич, – отвечал Иван Кольцо.
Семен Иоаникиевич некоторое время молчал как бы в раздумье. Иван Кольцо смотрел ему пытливо в глаза смелым взглядом.
– Не ошибся ты, добрый молодец, не такие люди были и есть Строгановы, чтобы выдать головы гостей своих. Без опаски можешь быть под нашею кровлею.
– Я опаски еще в жизни, купец, не испытывал, докладывал тебе кажись об этом… Не Ивану Кольцу опасаться кого, а его опасаться надобно, – как-то естественно просто прозвучала в устах есаула эта хвастливая фраза.
– Что нам о том препираться с тобой? Выкладывай лучше дело, добрый молодец. С чем вы к нам прийти надумали?
– Вот это слово твое, купец, правильно. Сейчас все тебе выложу, по душе, по совести…
– Садись, – сел на лавку Семен Иоаникиевич.
– И постоим перед твоей милостью…
– Чего стоять? В ногах правды нет. Садись…
– Коли приказываешь… Гость, известно, невольник…
Иван Кольцо сел рядом с хозяином.
– Говори, добрый молодец, а я послушаю.