Ермак

У градских вород ямщики разом осадили распаленных бегом рысистых зверей. В санях, в развалку, в дорогой собольей шубе, — купец.

— Кто такие? Откуда? — закричали стрельцы.

— Не видишь кто! — поднял властный голос Иванко Кольцо. От его окрика стряпчий, что юлил у ворот, быстрехонько юркнул на крылечко воеводских хором и скрылся за дверью. С порога радостно закричал:

— Ой, батюшка мой, ой всемилостивый воевода, счастьице к нам привалило-купцы понаехали. Обоз, мать пресвятая, конца краю нет! Московские гости, — буде, родимый, кого постричь. Дозволь отписками-загадками мне заняться!

Воевода грозно взглянул на стряпчего:

— С такими купцами я сам управлюсь! — Он поднялся, накинул шубу, взял посох и вышел на крыльцо. Крикнул стрельцам:

— Распахивай ворота!

Со скрипом раскрылись тяжелые дубовые половины. Первая тройка подъехала к резным столбам. Перепелицын подбоченился и заговорил властно:

— Кто такие? Купцы? Из каких краев? Есть ли торговые грамоты?

Из саней проворно вылез атаман Кольцо. Не кланяясь, не снимая шапки, насмешливо окликнул:

— А, Васенька, хоть и бит мной на Волге, а не узнал!

— Разбойн-и-к! — так яростно гаркнул воевода, что стрельцы встрепенулись и бросились к Иванке. — Как осмелился сюда казать варнацкие глаза? Да ведаешь ли ты, что по тебе петля соскучилась? Хватай, братцы, беглого казака! Вяжи его.

Стрельцы кинулись было к атаману, но он выхватил из-за пазухи пищаль и пригрозил:

— Но-но, не торопись, служилые! Нас не мало, поди, в драке не осилить. Эвон сколько нас!

К резному крыльцу бежали казаки, обозники, вершники. Иванко заломил шапку с красным верхом.

— Ты, Васька, не горячись. Веди в горницу, желанным гостем буду!

По лицу воеводы пошли бурые пятна. Он гневно глядел то на Кольцо, то на его спутников.

— Ведомо ли вам, наезжие, что сей казак по царскому указу осужден на лютую казнь? — громко спросил он.

— Было все, да сплыло, Васенька! — с насмешкой отозвался Кольцо. — Давай-ка стряпчего, пусть огласит сей царский указ! — Из кожаного футляра казак проворно извлек свиток с большой золотой печатью на шнурах.

Юркий приказный тут как тут, — цепко схватил свиток, развернул, вгляделся, захлопал от удивления глазами, перевел взор на воеводу и снова впился в бумагу. Все еще не веря себе, он объявил хриплым голосом:

— А ведь это и впрямь всамделишняя царская грамота! Господи…

Он смахнул лисью шапку, пригладил на челе жидкие волосы, прокашлялся и, кланяясь воеводе, попросил:

— Дозволь зачитать, премилостивый, сей указ. Ох, и дивно все!

Перепелицын нехотя снял бобровую шапку, потупился.

— Читай раздельно, с вразумлением! — приказал он.

Стряпчий вскинул голову и торжественно, нараспев начал:

— «По указу царя и великого князя всея Руси…»

Он медленно, с дрожью в голосе и слезой, выступившей в уголках глаз, прочитал оповещение Ивана Васильевича о присоединении Сибирского царства к Руси и милости государя к Ермаку и казачьей вольнице. Чем прочувственнее читал приказный, тем угрюмей становилось лицо чердынского воеводы.

— Что только деется! — со вздохом удивления обронил он.

Стрельцы притихли, переглядывались. Стряпчий последние слова указа прочитал пронзительно и перекрестился истово.

— Аминь! — объявил он. Свернул свиток и возвратил Иванке.

— Ну, как теперь, воевода? — не спуская озорных быстрых глаз, спросил Перепелицына атаман. — Будешь привечать нас, аль погонишь со двора? Думается мне, царский указ сполнять надо.

— Надо, — согласился воевода.

Стрельцы перемигнулись, некоторые не удержались и прыснули было от смеха, но подавились, встретив злой взгляд воеводы.

— Добрых коней нам потребно, корм, вино, зелье, — стал перечислять атаман.

— А где сие брать мне, воеводе? — спросил Перепелицын. — Сам сижу на худом кормлении.

— По тебе вижу, что совсем отощал, — оглядывая его грузную фигуру, съязвил Иванко. — А не хочешь ли, воевода, еще одну утеху? Проведали мы от Строгановых, что тобой на Ермака с сотоварищи извет написан! А как мы да вдруг ударим челом царю Ивану Васильевичу на тебя за тот извет? Не сносить тогда тебе горлатной шапке на башке. Как ты мыслишь, воевода?

Перепелицын был смелым человеком, но царя страшился как огня. «А что ежели и впрямь пожалуются государю? Грозен, ой и злобен он на боярство! Делать нечего-надо смириться!» — Воевода низко поклонился послам.

— Все будет по-вашему, удалые казаки. Жалуйте в хоромы, дорогие гостюшки!

Шумной ватагой сибирцы, а с ними князец Ишбердей и гулящие, беглые люди, которые увязались за обозом в Сибирь и которых было немало, ввалились в обширные хоромы.

Весь вечер и следующий день гости много ели, еще больше пили и распевали удалые песни. Князец Ишбердей все лез к воеводе, старался ухватить его за пышную бороду.

— Зачем такой большой и длинный?

— Захмелел ты и несешь несуразное! — отводил руки вогула Перепелицын. — Какой почет без бороды?

— Эй-ла! — закричал действительно захмелевший Ишбердей. — Где мои олешки? Скоро будут встречать! Эй-ла, помчим мы, шибко помчим! Езжай с нами, — опять придвинулся он к воеводе. — Я тебя угощать буду. Горячая кровь олешка, теплая кость сосать вкусно. Езжай с нами!