Ермак

«Лучшая пехота состоит из стрельцов и казаков... они есть в каждом городе, приближенном па сто верст к татарским границам, смотря по величине имеющихся там замков, по шестьдесят, восемьдесят, более или менее, и до ста пятидесяти, не считая пограничных городов, где их вполне достаточно. Затем есть казаки, которых рассылают зимой в города по ту сторону Оки, они получают равно со стрельцами плату и хлеб; сверх того император снабжает их порохом и свинцом. Есть еще другие (казаки) имеющие земли и не покидающие гарнизонов. Из них набирается от 5000 до 6000 владеющих оружием.

Затем есть настоящие казаки, которые держатся в татарских равнинах вдоль таких рек, как Волга, Дон, Днепр и другие, и часто наносят гораздо больший урон татарам, чем вся русская армия; они не получают большого содержания от императора, разве только, как говорят, свободу своевольничать, как им вздумается. Им позволяется иногда являться в пограничные города, продавать там свою добычу и покупать что нужно. Когда император намеревается обратиться к ним, он посылает им пороха, свинца и каких-нибудь 7, 8, или 10 тысяч рублей, обычно именно они приводят из Татарии первых пленников, от которых узнают замысел неприятеля. Тому, кто взял пленного и привел его, обычно дарят хорошего сукна и камки, чтобы из того и другого сделать платье, 40 куниц, серебряную чашу и 20 или 30 рублей. Они располагаются по рекам числом от 8 до 10 тысяч, готовясь соединиться с армией по приказу императора, что происходит в случае необходимости».

Жак Маржеретп «Состояние Российской империи и великого княжества Московии»

Горный волок

1 сентября 1582 года. Рано утром тридцать четыре казачьих струга, тяжко осевшие, чуть не по самые борта, в воду, отчалили из Чусовых городков. Прощально грохнула городовая пушка. Казаки ответили выстрелом из пищали... И работные люди, высыпавшие из солеварен и литейных изб, так и не разобрали толком, куда же пошли струги. Надо бы на низ, на Каму, а они выгребали против течения.

— Да хрен их разберет, казачню эту! — рассуждали они меж собой, возвращаясь к дымным горнам и вонючим котлам. — Все у них наоборот. Может, замыслили что противу Алея? Где-то перенять его мостятся. А может, сбегли!

— Сбегли навряд ли... возражали другие. — Строгановы бы такой крик подняли!

— Да после того, как казаки все амбары разорили, Строгановы рады-радехоньки, что разбойники эти уходят. Ох и дали же они жару! Жалко, мы не попользовались.

— А вполне могли и сбежать. Хоть бы к тем же татарам. Они сами татары и есть. Которые с атаманом Кольцо, так русские люди, а которые с Ермаком, так поди разбери кто... Промеж себя балаболы... ни одного слова не разберешь. С нашей татарвой моментом снюхались... Даром, что ли, на передних стругах татары вожами сидят? Ажник, целая дюжина.

И верно, на передних стругах рядом с носовыми рулевыми сидели тобольские татары, прибежавшие когда-то из Кучумовых владений, из-за Камня.

Неведомо что творилось в их бритых головах — то ли предвкушение мести ненавистному хану, то ли страх от того, что ведут они в свою страну, в свое отечество неизвестных и чужих людей. А может быть, их и не считали чужими? Хоть и отличался татарский язык Волдыря, Мещеряка да и самого Ермака от их тобольского наречия, но был понятен и все-таки не чужой.