Ермак

Но это было далеко не так. Сквозь прорези в шаманских масках, сквозь завесь мелких косичек шаманы зорко примечали все в новых, незнаемых людях. И прекрасно понимали, что перед ними — не князья, не ханы, потому не очень в их указы верили.

Примечали и другое, что люди эти дружественные, лесным людям беды не делают, а к золоту совершенно равнодушны. И это им нравилось больше всего.

Они помнили, как при одном упоминании о золоте ханские воины перетряхивали весь скарб в чумах, обыскивали и старых и малых. А эти смотрели на золото безразлично. Не отнимали, не требовали показать, где его родят горы. Может быть, поэтому казаки остались живы, когда случайно наткнулись на огромное капище, где шло весеннее моление и несколько десятков шаманов призывали весну и тепло.

Казаки вышли на это место неожиданно, отчасти заплутавши в лесистых и болотистых местах вокруг реки Демьянки. Шли как обычно — с опаской. Впереди — трое конных, далее, на значительном расстоянии, — обоз, а уж потом — опять стража.

Первые замахали обозу остановиться. Казаки торопливо похватали пищали и сабли.

— Что там?

— Шайтанщики молятся! — доложил одноглазый казак Репа.

Из чащи доносились крики и гудение бубнов. Казаки бесшумно подобрались поближе. На широкой поляне стояли десятки идолов, увешанных тряпками, вымазанных кровью. В самом центре, окруженная огненным кольцом, стояла чара не чара, бадья не бадья, обхвата в четыре; в ней была налита вода, а посреди этой чаши стояла фигура. Сквозь пляшущие языки пламени можно было разобрать только, что это — изображение женщины, и по блеску догадаться, что вылита она из чистого золота.

Вокруг чаши танцевали и бились в молитвенных припадках шаманы. Они вскакивали, колотили в бубны, падали, катались по земле, хватали руками угли и кололи себя ножами, не чувствуя боли.

— Во чего творят! — прошептал Репа Мещеряку. — Страх!

— Пойдем-ка, робяты, отсюдова! — сказал Пан. — Ну, молятся и молятся!

— Удивительно, однако! Это вот они так-то бога свово почитают?

— Ну!

— Смешно!

— А им небось смешно, как ты молисси! — сказал ермаковец Якбулат.

— Каждый своему богу на свой манер служит, — согласился Репа.

— Пойдемте отсель! — увел казаков Пан.

— А статуя навроде болван золотой! — сказал Репа.

— Наверно. Айда отсель!

— Чижолая, должно! — заметил Якбулат, глядя, как, облепив будто муравьи, шаманы волокут на носилках золотого истукана.

— Во, купцы прознают про золотую бабу — сбесятся! — засмеялся Репа. — Они до этого золота как умалишенные. А по мне хоть бы оно есть, хоть бы его и не было!

— От него все зло, — сказал пожилой казак Скуня. — Золото — от сатаны!

Никто не спорил, и постарались из краев золотоносных убраться поскорее.

— Нам не золото, нам припас съестной нужон! — толковали казаки. — А тута его хошь за какое золото не купишь.

Они еще долго переговаривались, лежа на санях.

— А об чем они молились, как думашь?

— О чем молятся: о здоровье, об удаче, на хорошую погоду...

Заночевали в малом стойбище, но в чумы не пошли. Походили уж! Там в шерстяной и меховой темноте чадил костерок, и под ногами, словно мягкий пух, была растоптанная с золою земля. Казакам такая ночевка была непривычна. В кибитке еще куда ни шло, а в чуме — тесно. Спали в санях, на воле. Тем более что совсем уж тепло было. Под утро хлынул дождь.

— Вона об чем моления-то была! — кричал, укрывая тюки с зерном, Якбулат. — Об теплой погоде моления была!

— Да! Сели мы, братцы! — причитал Пан.

— Чего делать-то станем?

Прикинули так и эдак... На санях назад не вернуться — реки не сегодня-завтра вскроются.

— Хрен ли нам, красивым бабам! — весело сказал Игнашка Петров, доставая из мешка плотницкий топор. — Разлюбезное дело — струги ладить!

— И то верно! — согласились казаки. — Дней за пять сварганим да и поплывем по воде!

— Ну что, шайтанщики, едрена корень!.. — крикнул Игнашка, валя первое дерево. — Нас голыми руками не возьмешь! Казак в огне не горит, в воде не тонет...

— Это точно! — обрубая ветки, согласился Пан. — Говно завсегда не горит и плавает!

— Гы-гы-гы... — радуясь работе, веселились казаки.

Проводники-остяки с превеликим любопытством смотрели, как из-под топоров бородатых казаков рождается лодья.

Все как положено: струговая труба — ребра — доски на борта. Ден через десять, когда полая вода стала подтапливать тайгу, а невидимая подо льдом река выломалась, выплеснулась из берегов, пошла шуметь меж деревьями, выгонять сонное зверье из зимних берлог, — три струга, неказистых, несмоленых, но крепких, закачались на волнах.

Погрузились и, прилипая штанами к свежим смолистым скамьям, налегли на бабайки...

— Эх бы парус! — посетовал Мещеряк. — Да где его возьмешь?

По берегу за стругами шли брошенные кони.

Как думаешь — найдут оне дорогу в Кашлык? — спросил Якбулат, ни к кому не обращаясь.

Чего не найти — найдут! Конь копытами дорогу помнит.

- Найдут, коли их волки не перехватят.

Волки что... От волков убегуть. Вот татары переловят — свободное дело.

А может, и не переловят.

Тады возвернутся. Их же там матеря ихние спородили. Возвернутся.