Эрик Фоглер и преступление белого короля

Когда Эрик садился в машину отца, чтобы вместо Нью-Йорка ехать к бабушке, он уже знал, что для него начался сущий кошмар. Франк Фоглер наблюдал за ним краем глаза в зеркало заднего вида. Темные и блестящие волосы юноши были уложены гелем, на косой пробор. Между отцом и сыном царила полнейшая тишина, ее нарушал лишь стук капель дождя по стеклам машины. Они выехали из города очень рано.

Время от времени Франк замечал на себе вызывающий взгляд сына и испытывал чувство вины. Он знал, что Эрик не скоро его простит. Поэтому, чтобы отвлечься от этих мыслей, стал переключать радиостанции и слушать новости того апрельского утра.

«Найдена мертвой девушка, пропавшая на прошлой неделе в Северном районе Бремена, – сообщал мужской голос. – Труп обнаружен менее часа назад в парке в пригороде Гамбурга. На данный момент у полиции нет подозреваемого в совершении преступления. Дело расследует инспектор Гербер, не пожелавший делать никаких заявлений относительно слухов о том, что данное убийство связано с убийствами двух других молодых людей, пропавших в Бремене в последние месяцы».

Эрику стало не по себе, он заворочался в кресле.

– Ты не можешь что-нибудь другое включить? – недовольно сказал он, хмурясь и глядя в окно.

Отец стал искать радиостанцию классической музыки. Дождь лил еще сильнее. Под звуки Шестой симфонии Бетховена они, наконец, выехали из города и двинулись по шоссе, которое должно было привести их в Грасберг – деревню, где жила бабушка Эрика.

Берта Фоглер считала внука невыносимым. Она не раз пыталась с ним поладить, но это было выше ее сил. Она не могла вытерпеть его причуд, его одержимости чистотой, этот его тон всезнайки, жеманную манеру сморкаться, которая была у него с раннего детства. Поэтому, когда сын Франк позвонил ей накануне вечером и объявил, что Эрик останется у нее до конца Страстной недели, ее бросило в жар. Ей пришлось приложить руку к груди, чтоб сердце не выскочило. Она начала делать глубокие вдохи, силясь успокоиться, прежде чем ответить.

– Но, сынок, ты же знаешь, что у меня не слишком хорошо получается о нем заботиться, кроме того, он уже так давно меня не навещал.

– Да, да…

– Не думаю, что это хорошая идея, – отговаривалась она, в изнеможении падая на пыльный диван.

– Вот именно поэтому, мама, именно поэтому! Теперь у вас есть возможность получше узнать друг друга.

– Ты разве не помнишь, что случилось в прошлый раз, когда он приезжал ко мне?

На другом конце трубки воцарилось молчание.

– А мы провели вместе всего один день! Теперь представь, что будет за неделю!

– Ну, с тех пор прошло почти три года, и Эрик сильно переменился, мама…

– Не пытайся меня обмануть!.. Уверена, он все такой же несносный.

– Пожалуйста, пожалуйста, – умолял ее Франк Фоглер, схватившись за телефонный шнур и стараясь говорить как можно тише, – ты же знаешь, я не стал бы тебя просить, если б не крайняя необходимость. Я ошибся при покупке билетов и теперь не знаю, что делать.

– Я не готова брать его на себя, сынок.

– Пожалуйста!

– Ну нет же, нет…

– Я в отчаянии, – взмолился он.

– А ты не можешь нанять кого-то присмотреть за ним?

– У меня нет времени, мама! Послушай, я вернусь в Бремен в следующую субботу вечером и приеду за ним в Грасберг в воскресенье, клянусь. Это всего лишь неделя – вот увидишь, время пролетит незаметно! – уверял Франк Фоглер, стараясь, чтоб слова его звучали убедительно.

– …Ну хорошо. Но за тобой должок, и весьма серьезный.

«Неделю с бабушкой, неделю…» – цедил Эрик сквозь зубы. То есть семь дней, сто шестьдесят восемь часов, десять тысяч восемьдесят минут и шестьсот четыре тысячи восемьсот секунд. «Я не вынесу!» – говорил он тихо, не отводя глаз от окна автомобиля. А отец тем временем будет находиться где-то наверху Эмпайр-стейт-билдинг, или гулять по авеню с небоскребами, или смотреть мюзикл на Бродвее. Жизнь несправедлива, чудовищно несправедлива. По крайней мере, так думал юноша в то утро.

Беспрестанно прокручивая в мыслях свою беду, он едва заметил, что дождь прекратился. Он также не обратил внимания на то, что отец выключил музыку и снова слушал новостную радиостанцию, где постоянно обсуждали убийство Зандры Надель. Тем более, не видел он указателя, сообщавшего о том, что они прибыли в Грасберг, и не рассматривал улочек, по которым они, подпрыгивая на ухабах, ехали.

Глаза его были полны слез ярости и бессилия. Ему недавно исполнилось пятнадцать, он думал о своей карте нью-йоркских памятников, о том, как долго готовился к поездке. А потом вдруг ко всем этим образам прибавилось лицо бабушки, ее белая грива, развевающаяся на ветру, и невольно мурашки побежали у него по спине.

– Мы уже приехали! Можешь выходить из машины! – внезапно объявил отец, паркуясь у старого дома.

Эрик с неохотой открыл дверь и вышел. ПЛЮХ! И тут же ступил в глубокую лужу посреди улицы.

– Мои «Ломбартини»! – воскликнул он в ужасе, вставая на цыпочки, чтобы как можно меньше намочить ботинки.