Эрик

Вечером подвели итог битвы - сорок два человека убито, семьсот тридцать девять - ранено. Грандиозные потери - из строя выбыла практически третья часть и без того не сильно многочисленного войска. Обстрел такой массой стрелков был очень плотным, к счастью луки традиционно показались себя совершенно бесполезными против доспехов, а потому вместо множества убитых было много раненных. Очень помогли доспехи, если бы царь экономил на них, то те три тысячи стрелков, что подошли к редутам просто бы смели его войска с лица земли. Сам Эрик был то же ранен - в ногу, поэтому передвигаться мог только верхом или на носилках - стрела попала ему в тыльную часть бедра, которая не защищалась латами. Ночью царю было тяжело, у него случился жар. Утром немного отпустило, да и стоны по всей округе стали тише, так как по распоряжению Георга бойцы достаточно быстро перебили на поле всех раненных противников, дабы облегчить их участь и свой сон. К обеду прибыла процессия от лагеря, что разбивал для себя Иван Асеня. Там сосредоточилось около тысячи человек, до половины из которых являлись раненными, с предложение сдачи на милость победителя. Эрику было на них глубоко плевать, так как его самочувствие было далеко не самым приятным, то есть, он держался только усилием воли, но здравый смысл заставил обсудить это предложение и принять их полную и безоговорочную капитуляцию. В общем, пока суть да дело, простояла армия германца на этом пятачке еще дней десять, ровно столько, чтобы Эрик, пусть и с зеленой мордочкой да на носилках лежа, но смог взять бразды правления в свои руки. В это время Георг вполне адекватно проявил себя - смог организовать сбор трофеев, погребение погибших, лечение раненых бойцов, как своих, так и пленных и наладить патрули окрестности. В ходе прочесывания десятикилометрового радиуса от лагеря, количество пленных увеличилось до полутора тысяч, и это при том, что часть из них умерла от ранений. Так вот, 19 апреля 1218 года, после победы при Преславле, Эрик с сильно потрепанной армией выдвинулся в сторону Тырново, дабы довести начатое до конца. Наш добрый друг Иван, также как и боспорский царь из-за раны был не сильно деятелен в это время. Однако собрать около трех сотен из разбитой армии он смог, равно как и запереть ворота. Эрик потребовал от горожан сдать узурпатора и выплатить контрибуцию за его укрывательство и дал им на обсуждение этого вопроса пять дней, по истечению которых город подвергнется осаде и разорению, а жители будут убиты в таком числе, в каком это будет только возможно. После этого, отдав распоряжению Георгу по некоторым вопросам осады, он уединился в своей палатке, дабы поправить здоровье в объятьях здорового сна. На пятый день, видя, что город не намерен идти на уступки, царь распорядился дать залп ядрами по воротам, дабы разнести их и щепки и напомнить жителям о том, что у них остался последний день. Как ни странно это реально помогло, и в городе началось восстание черни, а потому уже через пару часов Эрик наблюдал перед собой не только Ивана Асеня со связанными руками, но и представителей городской аристократии, которые выступали за продолжение войны. В общем, развешав этих товарищей на суках и забрав довольно скромную контрибуцию в объеме двадцати тысяч марок серебром, царь не спеша отправился в сторону Варны и далее, на кораблях домой, в Боспор. Первый акт этой большой кампании за Болгарию он выиграл, хоть и с трудом.

По возвращению домой Эрик был обрадован главой столичной больницы на тему того, что теперь весь остаток жизни будет прихрамывать. Ему еще повезло, что рана не загнила, видимо сказалось, что ее хорошо промыли спиртом и поддерживали в чистоте. В общем, ближайшую пару месяцев ему суждено было провести в обнимку с костылями. Это совершенно не радовало, но давало возможность все обдумать и заняться целым ворохом накопившихся проблем системного характера. Особенно критичными стали вопросы реорганизации государства в связи с переходом в статус царства. Это только кажется смешной фикцией, однако, в реальности, за комичными ритуалами с возложение царского венца на голову человека следовали очень многие изменения социального и общественного плана. Помимо этого, эта рана привела Эрика к осознанию собственной хрупкости, а потому ему жгуче захотелось выстроить государство таким образом, чтобы оно не развалилось после его смерти, а простояло как можно дольше. Зачем? Подобные вопросы вряд ли имели смысл. Все люди с деятельной натурой и мышлением глобального характера стремились оставить после себя хоть что-то, увековечить себя не в теле, а в деле, ибо живет вечно только тот, о ком сохраняется память в широких кругах даже после его смерти.