Ересь Хоруса: Омнибус. Том 3

— О чём ты? — его лицо снова стало каменным, и он полез в карман, чтобы достать бионический глаз. — Ты не знаешь этого имени, — он бросил глаз Хальну, который поймал его в воздухе. — Зачем ты задаёшь мне бессмысленные вопросы?

Губы Хальна сжались. Его подопечный снова терял ясность рассудка, так быстро? Возможно такова была цена владения такого ужасного оружия, привязанного к нему этим отвратительным шрамом.

— Не важно. Ты знаешь, где держат паломников?

— Нам нужно узнать больше, если мы хотим найти цель. Пытка займёт слишком много времени, а мы и так уже потратили непозволительно много на этот кусок дерьма, — он пнул мёртвого бандита, получив тусклую вспышку света в ответ.

— У меня есть предложение, — сказал Хальн. — То же самое представление, что мы разыграли в забегаловке, только для другой публики.

— До тех пор, пока мне будет кого убивать, — пробормотал ассассин.

— Не волнуйся на этот счёт, — пообещал Хальн. — Не волнуйся.

Женщина по имени Зевн неохотно оставила Гарро одного в своего рода камере для медитаций, вырезанной в трубопроводе. Её недоверие к нему висело в воздухе словно едкий дым, но он даже не пытался рассеять его. Легионер устал отвечать на каждый вызов, брошенный его характеру, каким бы большим или малым он ни был. Если эта женщина думала о нём плохо, то так тому и быть. Значение имела лишь Святая, и то, что она скажет.

Гарро чувствовал, что глава его жизни подходит к концу, переворачивается страница от того, кем он был сейчас, к тому, кем он будет после. Это уже случалось прежде, это глубокое состояние перехода — когда он был юношей, отобранным стать неофитом Сумеречных рейдеров, затем снова, когда его Легион преклонил колено перед Мортарионом и стал Гвардией смерти, потом на Луне, когда Малкадор поговорил с ним…Но в этот раз было что-то ещё. Чувство, не страх или беспокойство, но мрачное понимание. Возможно, осознание того, что следующая глава его жизни может стать последней.

— Такой серьёзный, — произнёс лёгкий, тёплый голос, и Гарро повернулся, чтобы увидеть, что Зевн давно ушла, а вместо неё появилась Эуфратия Киилер. — И такой беспокойный. Иногда я думаю, каким бы было твоё лицо, если бы у тебя на сердце стало легче, — она склонила голову, изучая его. — Из тебя мог выйти хороший объект.

Он нахмурился.

— Для чего?

Киилер улыбнулась, подняв руки и вытянув их перед собой, большие и указательные пальцы образовали прямоугольную рамку.

— Для одного пикт-снимка или трёх. Это было моей работой, Натаниэль. Я скучаю по тем дням иногда. Когда всё, что мне нужно было делать, это запечатлеть момент времени, — она опустила руки. — Язык изображения может быть кому угодно и где угодно. Он вечен. Он может рассказать так много…Хотела бы я с такой же лёгкостью передать сообщение, которое несу.

— Не уверен, что понимаю… — начал он.

— Я покажу тебе, — Киилер направилась к нему, и неожиданно Гарро отступил на шаг, не понимаю, что заставило его это сделать. — Что случилось? Ты зашёл так далеко, но теперь тебя терзают сомнения?

— Я зашёл так далеко как раз из-за того, что меня терзают сомнения, — ответил он. — Это состояние является анафемой для меня. Я легионер, и я сотворён, чтобы быть уверенным. Отсутствие уверенности пожирает меня.

— Проклятие умного человека, — произнесла она. — Сомневаться во всём, в то время как менее одарённые действуют без промедления.

Подвергшись необъяснимому импульсу, Гарро шагнул вперёд и схватил её за запястье.

— Тогда ответь на вопрос, — потребовал он. Рука Киилер казалась такой крошечной, хрупкой, словно была соткана из стекла, и он знал, что малейшим усилием может раздробить её кости в порошок.

Святая никак не отреагировала на то, что он сделал. Вместо этого вторая её рука легла на его собственную, сжив её нежно, но крепко. Гарро почувствовал странную, электрическую дрожь, прошедшую через его нервы.

— Позволь мне показать тебе галерею, — сказала она ему. — Место, где я выставляю все картины, приходящие ко мне.

Голос Киилер был мелодичным и необычно далёким. Гарро почувствовал, как начинают замерзать обнажённые руки под его походной накидкой. Он попытался заговорить, но это действие оказалось очень трудным.

Он моргнул, и мир вокруг него поменялся. Комната выглядела по-другому, свет падал странно, словно он прошёл сквозь призму.

— Посмотри сюда, Натаниэль. На этой меня убивают, — Киилер показывала ему статичную картину, более чёткую, чем любой гололит или пикт высокого разрешения, более яркую и детализированную, чем сама реальность. Она поглотила его. Он не мог отвернуться от её перенасыщенной, подавляющей композиции. — Меня это не волнует, — сказала она.

Каким-то образом, в этот несуществующий момент, он оказался внутри картины вместе с ней, оба они были наблюдателями, попавшими в эту причуду разума. Переход был таким незаметным, таким лёгким, что Гарро едва почувствовал, что он произошёл.

Он узрел трагическую сцену. Киилер лежала на оуслитовых ступенях, испещрённых попаданиями из болтеров, в окружении обычных солдат и рыдающих илотов. Она была мертва, но было что-то ангельское в её смерти.